Виктор Стариков - Рябиновая ветка

Старовойтов и Зоя поднялись вместе, но у двери Зоя остановилась.

— Теперь вы все знаете, — сказала она. — Вот почему я уезжаю.

— Вам тяжело?

— Обидно. И потом… — она помолчала, — я немного сама виновата. Ведь он же не пьет, разве немного с товарищами. А накануне мы поссорились, он и напился где-то в одиночку.

Черкашин помолчал.

— Правильно ли ваше решение, — мягко заговорил он. — На пути любви бывает много испытаний. Но в том-то и сила ее — в доверии и способности понять сильные и слабые стороны любимого человека, в способности помочь ему в трудных обстоятельствах. Без этого нет любви — это мое убеждение. Легко толкнуть падающего, во много раз труднее помочь ему удержаться. И уж нельзя оставлять в беде того, кого любишь.

— Но вы сняли его с катера.

— Я хочу проверить его силу. Мне кажется, он крепкий. На катер вернется другим и будет отличным моряком.

Утром на пирсе Василий Иванович увидел Харченко на том самом месте, где в первый раз увидел Зою. Харченко стоял, как на собрании, широко расставив ноги, в брезентовой замасленной куртке, потертой кожаной фуражке, и смотрел вслед уходящему катеру «Быстрый».

Группа Сережи Старовойтова выехала на Тюлений камень. С ними была и Зоя, отложившая свой переезд до окончания этой срочной работы.

Харченко мрачно поздоровался с Черкашиным.

— Моторная лодка готова, — глухо доложил он.

— Запускайте! — и Черкашин прыгнул в лодку.

Весь день новый моторист был угрюм и молчалив, но Черкашин и не вызывал его на разговоры.

Домой они возвращались в темноте вдоль берега. Далеко в озере белели ночные рыбачьи огни, и где-то среди воды дрожал красноватый свет большого костра. Черкашин долго смотрел на него.

— Где это? — спросил он. — Неужели Тюлений?

— Там, — подтвердил Харченко. — Наверное, ребята решили заночевать. Торопятся с работой управиться.

Перед глазами Василия Ивановича возник угрюмый черный остров, лишенный зелени, выгнувшийся горбом. Он отделен от берега широким проливом, открыт всем ветрам. С жалобными криками носятся над ним чайки.

— Нескладно у вас, Харченко, получилось, — сказал Черкашин.

Моторист поднял голову.

— В обиде на меня? — прямо спросил Черкашин.

— Что заслужил, то и получил, — уклончиво ответил Харченко.

— Это еще все исправимо. А вот вы хорошего человека обидели — это грех большой.

— Отмолю этот грех… Отойдет Зоя, откипит ее сердце.

На море посвежело, моторка закачалась на волнах, холодный ветер подул в лицо.

— Капризничает, — заметил Черкашин.

— Тут это частенько бывает. То баргузинчик посвистит, то сарма налетит. Летом ничего, осенние ветры страшны. Волны гремят, как из орудия: Дома даже дрожат.

Волны становились все круче, и лодка то взлетала, то проваливалась. У пирса Харченко с трудом закрепил лодку: море разбушевалось.

Красный огонь костра на Тюленьем острове виднелся и с берега. «Молодцы ребята», — тепло подумал Черкашин.

Утром Черкашин не узнал Байкала. Сердитые валы кипели на озере; волны с шумом перекатывались через береговые валуны, бросая на песок пену. Клочкастые облака мчались по серому небу. Посвистывал ветер, и стало заметно холоднее.

Катера пробивались по волнам к пирсу и прочно крепились. Рыбацкие лодки плясали на воде и гремели, словно по камням катили пустые бочки.

Алексей Александрович стоял на пирсе и покрасневшими глазами смотрел на озеро.

— Сарма́, — сказал он Черкашину, — наш байкальский ветер. Налетает, как вор, из-за угла, никогда его не угадаешь. И стихает неожиданно. Видите, как рыбаки домой торопятся? Но летняя сарма не опасна, часов на пять-шесть ее хватает. Вот осенью — страшно. Сила другая и сутками дует. Тогда беда тому, кто на воде.

В этот день все моторные лодки и катера оставались у берега. Крупная волна била о деревянные сваи пирса, добиралась до досчатого настила. Тучи песка летели по улицам поселка, засыпая глаза.

С тревогой Черкашин думал о геодезистах на острове Тюленьем. Если они во-время не выбрались с него, то трудно приходится им сейчас под ветром среди голых камней.

Вечером Черкашин пришел к Алексею Александровичу.

— Не стихает сарма, — сказал Черкашин.

— К утру уляжется, — успокоил Алексей Александрович.

— У меня на Тюленьем камне люди работают.

Алексей Александрович быстро взглянул на Черкашина.

— Зоя с ними?

— И она там, их трое.

Алексей Александрович покачал головой и, словно успокаивая не только Черкашина, но и себя, сказал:

— Летняя сарма долго не шумит. А ваши ребята, конечно, на берегу у рыбаков.

Алексей Александрович пошел с Черкашиным на пристань. Они молча спустились к берегу, прислушиваясь к свисту ветра и гулу волн. Сегодня озеро было черное, без единого огонька, все рыбаки ночевали на берегу. Возле пирса кипела вода.

— Ветер радует рыбаков, — начал рассказывать Алексей Александрович. — Сарма гонит к нашему берегу рыбу. Послезавтра рыбаки привезут богатый улов.

Несколько человек сидели на бочках, лицом к озеру. Среди них Черкашин увидел Харченко. Моторист поднялся и подошел к ним, глаза его тревожно блестели.

— Плохо ребятам на Тюленьем, — сказал он.

— Да их там, наверное, нет, — возразил Черкашин. — А на моторке можно туда дойти?

— И не думайте, — махнул рукой Алексей Александрович. — В такой ветер… Видели наши берега — везде камень. Разобьет о берег.

— Попытаться можно, — предложил Харченко.

— Ты, отчаянная голова, об этом и думать забудь, — рассердился Алексей Александрович. — Кто тебя выпустит?

Ночь Черкашин спал тревожно. Гудело озеро, тонко звенели стекла, словно в них бросали песок и мелкие камешки: начался дождь.

На рассвете чья-то рука настойчиво и дробно застучала в окно. Черкашин сразу поднялся и распахнул окно. На улице стоял Алексей Александрович в резиновом черном плаще, в фуражке, и лицо его в слабом свете казалось бледным.

— Они на острове! — крикнул Алексей Александрович. — Пришел рыбак… Их видно с берега.

Через полчаса Черкашин и Алексей Александрович, торопясь, погоняя лошадей, ехали лесной угрюмой дорогой вдоль побережья. Несколько лет назад здесь пронесся пожар, кругом стояли и лежали черные обугленные стволы. Редкий подлесок только начинал закрывать голую без травинки желтую землю. Синий, кипящий Байкал скрылся. На дороге было тихо, только над верхушками деревьев посвистывал ветер, да бежали торопливо рваные тучи.

Через пять часов пути они опять увидели Байкал, пологий песчаный берег, черные рыбачьи лодки, словно туши морских зверей, на песке, толпу и далеко в море темный остров, на который накатывали волны.

Кто-то протянул Черкашину бинокль. Он поднес его к глазам, и остров будто придвинулся. Отчетливо стали видны три геодезиста, они сидели на самой вершине острова, похожей на крутую бархатную спину тюленя, тесно прижавшись друг к другу. Ветер дул вдоль пролива, поднимая крутые зеленые валы, срывая с гребней пену, и она, как снег, летела над водой. Казалось, что волны вот-вот прокатятся через остров, накроют его с головой и смоют геодезистов.