Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Это француз. Сейчас они начнут переговариваться, а предварительно свистят. Иногда даже можно понять по интонации свиста, что именно говорят. Один свистит требовательно, вроде бы говорит: «Ты где там пропал, отвечай!» А в ответ спокойный свист, вроде: «Ну чего кричишь, здесь я». И начинается веселая и беззаботная чисто французская перепалка. И хотя языка никто из нас не знает, все же кажется, что мы присутствуем при жизнерадостной и слегка фривольной беседе молодых французов. Кажется, что оба они молоды. Впрочем, здесь, видимо, ошибки нет. На море в основном молодые.

— «Слава», «Слава», ответьте «Керченскому рыбаку»! — требует кто-то из наших.

— Слушаю вас внимательно, — отвечает «Черноморская слава».

— Нам нужна тара. Целлофановые мешки для экспорта и финская тара. Две тысячи штук.

В ответ молчание.

— Так дадите, нет? «Слава»?

— Подходите, дадим.

— Вот спасибо!

— Ахтунг, ахтунг! — снова о чем-то предупреждает немец.

— «Катунь» — «Волопасу».

— «Катунь» слушает, — отвечает штурман Гена.

— Позовите Васю, — просит молодой голос.

— Какого еще Васю? — сердито спрашивает штурман Гена.

— Васю, трюмного.

— Фамилия как его?

— Мартов.

— Вызывайте завтра. Он спит после вахты.

— Товарищи капитаны и начальники радиостанций, — раздается повелительный голос, — делаю самое строгое замечание. Наладьте у себя порядок на радиостанциях. Ведутся совершенно посторонние разговоры на рабочей волне.

На минуту в эфире наступает затишье, потом снова кто-то интересуется:

— А где болгары работают?

— На двадцать втором градусе, — откликается сведущий.

— Ахтунг, ахтунг!

— Опять этот немец. Чего он кричит? — спрашивает лебедчик.

— Омарные ловушки обнаружил, предупреждает своих, — отвечает штурман Гена.

Действительно, утром прошел «малыш», понаставил ловушек, выкинул буи. Буи круглые, красные, розовые качаются на волнах, как детские надувные шары. На них весело смотреть. Будто отпустили их где-то дети, и эти шары прилетели сюда. И еще над ними торчат вешки с флажками, с желтыми, с зелеными, с синими. Вроде и впрямь где-то был праздник, карнавал, и все это принесло с берега.

— Трал готов! — раздается неожиданно в рубке голос бригадира добытчиков Зайкина.

Штурман Гена идет к заднему окну рубки. Володя Днепровский уже на своем месте, у пульта управления лебедками.

— Пошел! — приказывает штурман Гена.

Лебедчик передвигает ручки управления, и трал ползет по палубе к слипу. Рядом с ним, освещенные мощными прожекторами, идут добытчики, как почетный эскорт. Штормовки их блестят, как стальные доспехи.

Штурман Гена — воплощение начальственности. Он с гордой и решительной осанкой внимательно и строго глядит сверху на палубу. Сейчас он главный, и все на судне подчиняются ему. Наполеон, и только!

Володя Днепровский тоже весь внимание и напряженно держит ладони на рукоятках управления лебедками. Всегда улыбчивое лицо его сейчас сосредоточенно и сурово, брови сошлись на переносице.

А Ованес по-прежнему задумчиво смотрит на палубу и ничего не видит на ней. Его мысли далеко-далеко отсюда, за тысячи верст.

— Не-ет... — тянет он.

— Не нет, а да, — решительно говорит штурман Гена. Он еще в роли Наполеона. Он доволен. Трал идет нормально. И всеми на палубе командует не кто-нибудь, а он — штурман Гена. — Навигаре эст вивере, то бишь плавать — значит жить! В море хорошо! Здесь ты свободен, как Кармен.

И он даже слегка потягивается, показывая, как он свободен.

— Штурман, трал запутался! — раздается вдруг громкий голос.

— Как запутался! — панически вскрикивает штурман Гена и припадает к стеклу.

— «Доски» косо пошли! — докладывает Зайкин с кормы.

— Что же делать? —растерянно спрашивает штурман Гена неизвестно кого.

— Капитану надо доложить, — подсказывает лебедчик.

— Хорошо тебе говорить! — огрызается штурман Гена и даже бледнеет. — Он понесет по кочкам!

Но уже кидается к телефону. Выхода нет, надо звонить.

— Арсентий Иванович, трал запутался, — с трепетом докладывает он капитану.

— Как это вы там умудрились в такую погоду запутать! — слышится по телефону хриплый голос Носача, не предвещающий ничего доброго. — С вами не соскучишься!

Через минуту Носач уже на корме. Он перевешивается через борт и внимательно смотрит на ваера, уходящие в толщу океана. Берет микрофон.

— В рубке, внимание! Все по местам! — раздается его

железный голос. И мы все подтягиваемся, готовые незамедлительно выполнить приказания капитана.

Команды сыпанули как из рога изобилия: - — Потрави левую лебедку! Стоп! Еще чуть-чуть! Стоп-стоп! Потрави правую! Стоп!

Голос капитана заполняет рубку, он один всецело властвует теперь здесь. Лебедчик Володя Днепровский четко и быстро выполняет приказы. Я тоже начеку.

— Малый ход! — приказывает капитан, и штурман Гена бросается к пульту управления машиной, переводит ручку.

— Лево на борт!

Это мне. Поворачиваю штурвал.

— Вира правую лебедку! Вира больше! — гремит, бьет по ушам голос капитана. — Прямо руль!

Одерживаю траулер, покатившийся было на левый борт. Черт, лишь бы удержать! Не дай бог еще по моей вине запутать трал. Пронеси и помилуй!

— Увеличить ход! Право на борт!

Перекладываю штурвал направо.

— Левую лебедку вира! Сбавь ход! Прямо руль! Вира правую лебедку! Стоп! Стоп!—И уже спокойным голосом Носач заканчивает: — Хорош! Все!

В рубке облегченный вздох. Кажется, пронесло. Все же капитан мастер своего дела. Ничего не скажешь. Штурман вытирает лоб и обреченно произносит:

— Сейчас «новогодняя елка» будет.

Через минуту хмурый капитан в рубке. Лицо помятое со сна. Он сутки гонялся за косяками, не отходил от фишлупы, только прилег, и вот — на тебе! — запутали трал.

— Соловьева ко мне! — бросает Носач Ованесу. Тот загремел сапогами по трапу вниз.

— Какой курс? — спрашивает капитан, подходя к фишлупе и всматриваясь в нее.

— Сто восемьдесят! — докладываю я,

— Возьми право пять!

— Есть право пять!

В рубку поднимается старший тралмастер и молча смотрит в спину капитана.

— Ты где был, когда отдавали трал? — грозно спрашивает Носач, не оборачиваясь.

— В каюте! — с вызовом отвечает Соловьев.

— Трал отдают, а ты не поинтересуешься, как «доски» в воду идут!

— Вы не кричите!

— Я кричу? — удивляется капитан и поворачивается к взъерошенному старшему тралмастеру. — Да если я закричу, ты рассыплешься, от тебя одна куча останется.

Носач нависает над низкорослым Соловьевым.

— Я прилег на минуту, — хмуро сводит светлые брови старший тралмастер. — А здесь есть бригадир, и штурман в рубке тоже пусть не зевает.

— Штурман мне еще ответит, — обещает капитан. Штурман Гена зябко ежится. — А этот твой Зайкин — пустое место. То «богородица» у него закрутится, то «доски» запутаются, то подбора завернется...