Александр Миронов - Только море вокруг

Легче стало, когда сразу после разоружения «Микояну» приказали срочно следовать в Батуми. Значит, еще поплаваем, рано отходную по ледоколу служить! А пришли в Батуми — и вовсе солнце в душу: новый приказ — немедленно готовиться к заграничному рейсу!

Куда рейс, в какую такую заграницу? Ведь море-то Черное — закрытое, только через Босфор и можно вырваться из него, а там — турки. Неужели пропустят? Да они же, хотя и не воюют, заодно с немцами, их сторону держат… Никто не знал ничего определенного, не знал и Сергеев, опять превратившийся из командира боевого корабля в обыкновенного капитана ледокола.

— Ох, и досталось же мне в те дни от машинистов и кочегаров, — сдержанно рассмеялся Арсентьев. — Едва спущусь в машинное отделение, сразу со всех сторон: «Товарищ политрук, куда пойдем, неужели в Средиземное? А пропустят нас турки? Не устроят ли ловушку?» Отделываюсь общими словами, стараюсь приободрить ребят — мол, командованию виднее, а у самого на сердце кошки скребут: правы хлопцы, в самую пасть зверю придется лезть. Уйду в каюту, запрусь ненадолго и чувствую, что голова раскалывается от тысячи вопросов и предположений. Ну, хорошо, допустим, что через Босфор и Дарданеллы мы проскочим. А дальше что? Ведь за проливами Эгейское море, где хозяева итальянцы. Там и военно-морской флот их, и авиация, и дальнобойные батареи чуть не на каждом, самом крошечном, островке. Как же мы там проскочим, чем сможем пробиться сквозь всю эту напасть к Средиземному морю, если на судне, кроме сигнальных ракетниц, ни одной хлопушки не осталось? Ситуация, в общем, веселенькая. Так и ушли мы из Батуми, не зная, куда и зачем идем…

— Подожди, — остановил Арсентьева Василий Васильевич. — Баснями, говорят, соловья не кормят, а у тебя, как видно, самое интересное только начинается. Попрошу Нину, пусть приготовит перекусить.

— Стоит ли? — Даниил Иванович взглянул на корабельные часы над письменным столом. — Не поздно?

Глотов улыбнулся.

— У нас, брат, круглосуточная вахта. Посидит минутку, я сейчас.

Он вышел, неплотно прикрыв дверь. Маркевичу не терпелось узнать, что с «Микояном» было дальше, но — надо подождать. Спросил о другом:

— Сейчас он где? Ледокол ваш?

— В Мурманске, — немного устало ответил Арсентьев. — А ты почему на берегу?

— Судно ожидаю. Скоро придет «Коммунар», и опять на него. Честно признаться, — соскучился, пока в отпуске был. А ты что, тоже в отпуск?

Ответить Арсентьеву помешал Глотов.

— Ну, вот и готово, — сказал он входя. — Рассказывай, Даня…

— Так вот… Пришли, значит, мы в Константинополь, и только тут обстановка немного прояснилась, когда на борт судна прибыл и заперся в каюте с капитаном наш военно-морской атташе. — Даниил Иванович невольно приглушил голос, будто опасаясь, что и сейчас чье-то недоброе ухо может подслушать его. — Совещались они недолго, и как только гость отбыл на берег, Сергеев приказал собрать коммунистов.

Предположения микояновцев сбылись: предстоял прорыв через Эгейское море. Прорываться надо было скрытно, в ночное время, избегая встреч с итальянцами. Закончил капитан совещание с коммунистами прочитано вслух строчкой из инструкции, полученной от атташе: «Корабль ни в коем случае противнику не сдавать, взрывом топить…» И сразу же приказал: «Приготовить корабль к взрыву! Ночью снимаемся с якоря».

Весь этот день, пока стоял «Микоян» на виду у Константинополя, пока рассматривали его в бинокли многочисленные вражеские соглядатаи, которыми кишел город, на палубе корабля царило что-то невообразимое. Орал патефон, плясали матросы и кочегары, на леерах, как флаги расцвечивания, пестрело выстиранное и развешанное для просушки белье… Постороннему могло показаться, что советский ледокол застрял здесь надолго и не собирается покидать стоянку ни сегодня, ни в ближайшие дни Мол, вырвались из черноморского ада и теперь радуются своему спасению. А едва опустилась на пролив и город темная южная ночь, «Микоян» без малейшего шума снялся с якоря и растворился в ней.

Той же ночью проскочили Мраморное море и вошли в Эгейское. Маскарад, разыгранный в Константинополе, оправдал себя: час за часом двигался корабль, а навстречу — ни тени судна, ни шума самолета. Шли самым полным, без огней, прижимаясь к турецким берегам. А когда заголубело на востоке, прилепились к какому-то маленькому островку и замерли возле него.

— День отстоялись, — продолжал Арсентьев глухо, словно сейчас и вспоминать-то тяжко было, — ночью снова в путь, а потом еще день и еще ночь… Третья ночь была для нас самой тревожной. Ни один человек на всем ледоколе не сомкнул глаз. Судите сами: Турция уже давно позади, вокруг — не нейтральные, а вражеские воды, впереди же остров Родос с итальянскими дальнобойными батареями, с ихним флотом в тамошней военно-морской базе и с бомбардировщиками… До рассвета какой-нибудь час, от силы полтора. И выходит, что проскочить мимо Родоса мы должны при дневном свете.

— Положеньице, — буркнул Глотов.

Маркевич спросил:

— А почему нельзя было и на этот раз отстояться в прикрытии?

— Где? — дернул бровью Даниил Иванович. — Вспомни карту, какое там к черту прикрытие? Итальянские воды… Только-только сыграли боевую тревогу, подготовили ледокол к немедленному затоплению, как над морем появился итальянский воздушный разведчик. Видно, шпионы из Константинополя успели сообщить об исчезновении советского судна, и теперь фашисты искали его. Самолет описал над нами несколько кругов, снизился чуть не к самым мачтам, чтобы получше разглядеть, и напрямик к Родосу, к базе. А мы дальше топаем, будто и не касается нас все это. Сердце ныло, дышать тяжело: опознал или нет? Ведь до выхода в Средиземное море совсем же недалеко!

Не прошло после исчезновения разведчика и часа, как на горизонте, со стороны Родоса, показались на море белые буруны мчащихся во весь дух торпедных катеров. Вскоре и сами катера стали видны невооруженным глазом — юркие, стремительные. Разве уйдешь от них? Догнали, еще издали что-то сигнализируя по флажному семафору, а когда головной поравнялся с бортом «Микояна», с палубы его послышался голос командира, усиленный мегафоном: «Чей корабль?»

Сергеев не ответил, сделал вид, что не слышит. Вместо него к борту ледокола подскочил боцман, старый черноморец, понемногу владеющий всеми языками и наречиями средиземноморья, и посыпал по адресу торпедников такой бурный, горячий набор замысловатых и цветистых турецких проклятий, что у командира катера опустилась от удивления рука с мегафоном. «Микоян» же тем временем еще больше увеличил скорость, перешел на форсированный ход — только бы время оттянуть, только бы проскочить совсем близкую уже границу Средиземного моря, куда итальянские вояки не больно решаются соваться, опасаясь англичан!