Александр Миронов - Только море вокруг

И, кивнув Арсентьеву и Маркевичу, принялась убирать со стола.

— Значит, говоришь, не удалось уйти в море, — напомнил Глотов. — И что же вас задержало в Хайфе?

— Пожар, — закуривая, ответил Даниил Иванович. — Там, брат, такое получилось…

Был обед, моряки сидели в кают-компании и в столовой команды, когда вдруг где-то рядом, совсем близко, громыхнул неожиданный взрыв. Весь корабль, от киля до клотика, вздрогнул и покачнулся, словно кто-то могучим тараном ударил в корпус. Полетели тарелки со столов, захлопали двери, в каютах полопались электрические лампочки. В первое мгновение показалось, что на палубу судна обрушилась вражеская бомба. Люди высыпали на спардек, загремели колокола громкого боя, призывая расчеты на боевые посты. И лишь две — три минуты спустя, когда немного разобрались, стало ясно, что никакого налета на Хайфе не произошло.

Рядом с «Микояном», весь охваченный пламенем, медленно опускался в воду английский танкер «Хопстар».

Хайфе очень неудобный, с точки зрения моряков, океанский порт. Глубоководный, вытянутый в длину, он неудобен для кораблей своим фарватером, на котором не так-то легко разминуться пароходам. А сейчас этот фарватер был буквально забит транспортами и боевыми кораблями, среди которых впритык стояли английские, норвежские, шведские танкеры, в большинстве своем груженые бензином, нефтью и соляркой. Можно было предполагать, что и транспорты не без груза, и что груз этот — взрывчатка и артиллерийские снаряды.

«Микоян» оказался в ловушке. Неподвижный, без пара в котлах, он стоял на обоих якорях да вдобавок был намертво связан с пирсом стальными, в добрую руку толщиной, швартовыми.

Надстройки взорвавшегося «Хопстара» вскоре скрылись под водой, но от этого легче не стало. Нефть фонтанами вырывалась из его танков, поднималась на поверхность воды и пылала, расплываясь все шире и шире. Начинался пожар и на палубе ледокола, куда тоже плеснуло нефтью, но его удалось потушить быстро. Зато тем большую опасность представляла собой нефть, горящая вокруг судна, где сквозь непроглядные черные тучи дыма то и дело прорывались гигантские языки огня.

— Нам бы, ясное дело, поскорее уйти, — опять увлекаясь, заблестел глазами Даниил Иванович, — да где там, когда мы оказались вроде стального поплавка среди пожарища. На одном работающем котле не то что такую громадину с места сдвинуть, а и брашпилями якоря не выбрать. Кругом нас сущий ад, честное слово: люди где-то в дыму кричат, на помощь зовут, пароходы ревут не своими голосами, сталкиваются, топят один другого, пытаясь выскочить в открытое море… Знаешь, Васильич, я как-то в «Арсе», в кино, тоже в пожар попал. И дверей там порядочно, и народу не очень много было, а как ринулись все к выходам, как поднялась паника, — ну, чисто сумасшедший дом! Хорошо, что я к стенке смекнул прижаться, переждал, пока кончится. И ведь «Арс»-то не сгорел, подоспели пожарные, потушили. А задавленных и растоптанных в панике, может, час после этого в морг и в больницу возили. Так и тут было.

Капитан приказал дать пар из работающего котла на главную машину и водяными струями из мониторов отгонять от борта судна горящую нефть. О том, чтобы покинуть на произвол судьбы все это скопище кораблей с обезумевшими экипажами, на ледоколе никто уже не думал. Даже если бы удалось быстро прогреть главную машину и дать кораблю ход, из порта все равно вырваться не смогли бы: в густом дыму не было никакой возможности ориентироваться. Да и надо было спасать все, что можно: и этот чужой порт, и находящиеся в нем чужие корали.

Спасать… Но удастся ли их спасти? Вон один норвежский танкер выскочил на фарватер, помчался к выходу и, почти сразу загоревшись выбросился на прибрежную мель. Вон и еще два судна столкнулись, — кажется, тонут. Продолжая отбиваться от пламени струями мощных мониторов, «Микоян» прикрывал собою несколько иностранных пароходов. А когда сорвало с якорей и беспомощно понесло мимо него пока не задетый пожаром английский танкер, микояновцы перехватили его, брашпилем подтянули к борту и тоже прикрыли собой.

Двое суток бушевал огонь в Хайфинском порту. Двое суток без сна, без единой минуты передышки работали моряки «Микояна», спасая жизнь и имущество союзников. И когда, наконец, беда миновала им пришлось еще почти целые сутки на то, чтобы привести в порядок свое судно и выслушать бесконечны поток благодарностей спасенных людей…

Зазвонил телефон.

— Прости, Даня — поднялся с кресла Глотов и взял трубку: — Я. Хорошо, через двадцать минут буду… Нет, не надо, приду пешком…

— Черти, — беззлобно выругался он, — на самом интересном месте прервали. Значит, говоришь все окончилось в основном благополучно? — Василий Васильевич начал одеваться.

— Вполне, — Арсентьев тоже встал. — На следующий день, точно помню, шестого января, мы вышли в Порт-Саид, чтобы Суэцким каналом следовать дальше на юг.

Маркевич взялся за фуражку.

— А ты куда? — спросил Глотов. — Ложись-ка спать.

— Нет, — Алексей покачал головой, — провожу вас. Все равно не уснуть.

— Ждешь? — Василий Васильевич улыбнулся.

— Скорей бы…

Они вышли на темную, тихую улицу, неторопливо зашагали к пароходству. «Скорей бы вернулся мой „Коммунар“, — не в первый раз после возвращения в Архангельск подумал Маркевич. — Надоело воду от берегов отталкивать…» Ему было хорошо, спокойно с дочуркой у Глотовых, и только точка о Тане да желание вернуться на судно не покидали ни на минуту. И тревожила мысль о матери…

На судне, конечно же, все это в какой-то мере отойдет в сторону: там работа, непрестанные заботы, товарищи-моряки. Там острее чувствуешь свою необходимость в жизни, свое место в ней.

Глотов догадался, о чем он думает, сказал:

— Во вторник жди.

— Возвращается?!

— Точно. — И к Арсентьеву, с улыбкой в голосе: — Пришлось, говоришь, хлебнуть горяченького на «Микояне»?

— Мне ли одному, только ли нам? — голос Даниила Ивановича звучал утомленно, с хрипотцой. — Вам здесь тоже досталось.

— Было, — просто согласился Василий Васильевич, — да и теперь хватает. Однако рейсик у вас выдался завидный. Куда, говоришь, из Порт-Саида пошли?

— Разве все перечислишь? — Арсентьев вздохнул. — В Кейптауне были, потом пересекли Атлантику — и в Нью-Йорк. Оттуда на юг, обогнули Огненную Землю да Тихим океаном, вдоль побережья американского выше и выше на север. Только в начале июля в свои воды попали, в бухту Провидения. И сразу же в Арктику, на проводку караванов сквозь льды…

— Д-да… — Глотов тоже вздохнул. — Рейсик…

Ночь, густая и тихая, лежала над городом и казалась сейчас не такою тревожной, как ночи первых военных лет. Самолеты противника больше не появлялись в архангельском небе: и людей для этого не хватало уже у гитлеровцев, и машины нужны были на других фронтах, над своей же землей, где хозяйничали теперь не их, а наши, союзнические летчики. И хотя светомаскировка по-прежнему соблюдалась строжайше, но чаще встречались прохожие на улицах, и смелее вспыхивали в темноте папиросные огоньки, и увереннее громче звучали людские голоса. Война шла к концу, да и англо-американские вооруженные силы вынуждены были, в конце концов, недавно высадиться в Нормандии на континент, и победа с каждым днем все быстрее шагала к Берлину.