Павел Кочурин - Преодоление

«Так, вот ты какой, — пришла нелестная мысль об этом человеке. — Тебя как бы и не касается, что тут происходит, чистенький остаешься…»

Тот потупил взор, будто угадал мысли майора. И вроде обиделся, что так думают о нем. И Костромичев усомнился в своих предположениях, невольно взглянул на инженера: «Неужто ты?..»

Инженер был полноватый, лысеющий уже человек, с темным, слегка утомленным лицом, но быстр и энергичен. «Такие могут и это…» — решил про себя Костромичев.

Уловив его взгляд, инженер шагнул к дивану. Костромичев мирно сидел. И это его смирение подкупило инженера. Он сказал:

— Объяснения даст само время, майор. — Сказал, как ему, наверное, подумалось, самое важное. Но тут же осекся, неловко смолк, встретив явно презрительный взгляд обманутого мужа. Понял, что сказал не что иное, как ходячее, пошлое: «Война все спишет…»

По жестам, по выражению лица инженера Костромичев угадал, что виновник все же тот, молодой. И невольно вскинул взгляд на «того»… Застал на его лице откровенную улыбку-издевку, которую он не сумел скрыть от быстрого взгляда Костромичева.

А инженер, обескураженный, хотел исправить свою оплошность:

— Да не в том дело, майор… — Помолчал, прошелся к окну. — Время нужно, чтобы самому все взвесить и понять… А так ведь можно и дров наломать, оправдываясь войной. Кто знает, может, сам же и придешь к выводу, что жалеть-то и не стоит совсем… что так вышло. Да и ничего уже не вернешь…

В словах сквозила прямота и жесткость. Но в то же время Костромичев уловил и сочувствие… И потому сдержанно промолчал. А инженер еще раз зачем-то повторил:

— Может, и не надо так уж жалеть… — Он не скрывал, что держит сторону вернувшегося с фронта мужа.

Костромичев и об инженере подумал недоброе: «Ты сам-то к матери ее, что ли, ходишь?.. Этот к дочери, к моей жене, а ты, значит, к ее матери, моей теще… К матери, по-твоему, можно, вдова… Ничего не скажешь, хорошая у вас война, чего доброго, еще и жалеть будете, когда она кончится…»

Но и тут промолчал, только едко усмехнулся, глядя и на инженера, и на его сотоварища по такому делу. Инженер опустил взгляд, а тот выдержал. Но в этом его взгляде было и трусливое опасение: «Фронтовик всякое видел… И смерть. Такому море по колено…» Инженер тоже не мог не побаиваться, потому и предупреждал осторожно, что все время решит…

«Не предупреждай меня, пожалуйста, — ответил Костромичев мысленно на эту свою догадку. — Не унижусь. И вы оба будьте спокойны. Не пристрелю вас… Без того навидался смертей… А уж ваши-то смерти совсем мне ни к чему…»

Капитан третьего ранга смутился под взглядом фронтовика. Даже хотел, похоже было, что-то сказать, но инженер жестом остановил его.

Опять все трое молчали. Но молчали каждый по-разному. Инженер — неловко, со стыдом перед майором и с состраданием к нему. Капитан — со скрытым торжеством над обманутым мужем. Даже со злорадством, как виделось Костромичеву. А сам Костромичев молчал, испытывая в этот момент чувство превосходства над ними обоими.

— Я пойду, — сказал инженер, помедлил и повернулся к двери, щелкнул зажигалкой, прикурил. Застучал по паркету каблуками с железными подковками. У самой двери обернулся, отнял папиросу от губ. — Пойдем, Орест, — сказал громче, для того, чтобы услышали за дверью в другой комнате.

Орест последовал за ним, повернулся к двери комнаты, где были Нина и Лидия Александровна, сказал в дверь, обращаясь одновременно и к самой Нине, и к ее матери:

— Позвоните мне, я буду на базе… — Подождал, не получив ответа, пошел вслед за инженером нерешительно.

Вслед ему Нина крикнула отчаянно:

— Уходи, тебе это и нужно…

Он не вернулся, не остановился. Даже и на миг не задержался…

Костромичев посидел на диване с минуту, слыша за дверью рыдание Нины и тихий, глухой, успокаивающий голос Лидии Александровны. Поднялся, взял свой мешок. Но тут же перед ним появилась теща. Заговорила опять о смерти мужа, о голоде, об Оресте и о Нине… Понизила голос до виноватого шепота, встретив жесткий взгляд зятя. Зачем-то упомянула об аттестате, по которому Нина получала от него деньги. Костромичев сначала не взял в толк, о чем речь; поняв, что она и тут оправдывается, поморщился неприязненно:

«Совесть, видать, еще не совсем утеряна?»

Снова зашелся в плаче ребенок. Костромичев повернулся на плач и увидел Нину, стоявшую в проеме дверей. Ребенок плакал, но она не обращала внимания. Потом раздраженно выкрикнула:

— Подойди же, мама, — будто сама не могла подойти.

Мать ушла, а Нина осталась стоять. Он посмотрел на нее прямо. На плач ребенка, на то, что есть ребенок, не обратил никакого внимания. Просто не мог поверить. Да и что могло измениться.

Нина заметила его равнодушие к тому, что есть у нее ребенок, и дерзко, с отчаянным вызовом посмотрела в глаза. Вышла из комнаты, приблизилась. Прямо и смело стала лицом к лицу. Не виноватая уже, а гордая. Мать…

Сказала твердо:

— Так вышло, Коля!

Теперь это была не его Нина, но и не того, который ушел, оставив ее с ребенком…

«Мне, что ли, прежнему мужу, оставил своего ребенка?..» Так и она могла подумать. Может, и подумала именно так. Но не хотела, чтобы он так подумал, и смело вышла к нему.

Он сделал к ней шаг, так, чтобы можно было подать руку. Перехватил свой мешок левой рукой, сказал:

— Ну так что?.. — голос потерял твердость, замерло в груди, он переждал. — Написала бы честно — не потревожил бы приездом… Так что… прощай, Нина!

Но, сказав это, он тут же понял, что сказал неправду. Приехал бы, если бы и написала… Все сделал бы так же!.. Нужно было ее увидеть, убедиться, что прежней Нины для него нет…

Она вздрогнула при его последних словах, тут же отступила, опустив голову.

Тяжелая прядь волос скатилась с плеч на грудь. И на миг было предстала перед ним его прежняя Нина.

Но вот она привычно встряхнула головой, откинула волосы, подняла взгляд. И Костромичев увидел на ее лице трудную улыбку незнакомой ему женщины.

Она не увидела его руки, протянутой ей…

Он постоял и вышел с чувством отрешенности, почти что с облегчением.

Только пройдя до конца улицы, ощутил усталость и горькую пустоту одиночества.

Сейчас для него были самыми близкими те, кто остался на фронте. В его батальоне, в полку. Но кого из них он встретит, возвратясь снова туда?..

На другой день вечером Нина разыскала его в гостинице комендатуры. Он не удивился ее приходу, вроде бы ожидал, хотел, чтобы она пришла.

В комнате он был один. Нина вошла робко, приниженная, с бледным, потерявшимся лицом. Стала, переступив порог и не закрыв за собою двери. Опасалась, что он не захочет ее видеть. Он помедлил, помолчал, выжидая. Потом сказал не очень дружелюбно, но все же как-то даже по-родственному: