Павел Кочурин - Преодоление

О Черной низине ходили всевозможные россказни. За ней в лесу был монастырь. Он и сейчас стоял полуразрушенным. Монахи, бывало, выходили толпой на богатые сенокосы на этой низине. В рясах, во всем черном. Поэтому низину и прозвали Черной. А может, еще и потому, что из болота вытекала речка с бурой до черноты водой. Этой водой в деревнях, через которые протекала речка, поливали огороды, чтобы лучше все в них росло.

Николай Сергеевич думал не о Черной низине, стоя сейчас на этой горушке. Он знал, был уверен, что на эту горушку всходил отец. Стоял на ней, как вот и он стоит. Скоро горушки этой не будет. Но он вот успел постоять на ней… рядом с отцом.

Через низину шли извивами тропы. Одна из них прямиком вела в Логиново. Тропы любят постоянство. Но скоро их здесь не будет.

Деревенька Логиново раскинулась на красивом, уютном бугре. У подножия бугра протекал ручей. На нем виднелись следы старой мельницы. Двумя посадами стояли вросшие в землю избы с темными стенами. Перед окнами палисадники. В одной из этих изб бывал отец…

Миша подъехал к неказистой маленькой избенке в три оконца. Нина тут же назвала эту избенку «берложкой». Сказала: «Для Мишки как раз…»

Но внутри этой берложки было уютно и чисто.

Николай Сергеевич сел на широкую лавку в одну сосновую доску. Лавка была добела выскоблена и вымыта. Некрашеная. Хозяйка заметила разглядывание лавки Николаем Сергеевичем, сказала, как бы объясняя, почему у нее не так, как у других:

— Сын не велел красить-то.

Хозяйка помнила и гражданскую войну, и все события последующей поры.

Николай Сергеевич встал с лавки. Прошел к окну, к печке, к двери. У двери постоял. Взялся за скобу, обдержанную до вороненой черноты. Приоткрыл дверь, разглядывая порожек и притвор.

Вот и нашел след отца в Мишиной дороге к этой избушке. Будто всю жизнь и искал ее. И дорогу, и избушку.

Нина заканчивала последний курс института.

Отец и мать, несмотря на свои убеждения, что молодой специалист обязан пойти работать по направлению, все же втайне желали, чтобы дочь осталась в Ленинграде. На Мишу надежды не было. Миша отслужит в армии и опять уедет. В ленинградскую квартиру он не вернется. И то хорошо, что не так далеко его болото. Нет-нет да и наведается на денек. А Нина бы могла остаться с ними.

Но еще прошлым летом убедились, что и на дочь надежды мало. Впервые они были в Озерковке без Нины. Вначале обещала приехать, писала, что заканчивает практику. И вдруг сообщила телеграммой, что задерживает работа. Какая работа?

Нина была на практике все в той же районной больнице Вологодской области. Принимала в поликлинике больных, по вызовам ездила в деревни. Потом перешла в больницу. И тут о ней пошла молва по району: «Появился уж больно хороший доктор».

«Вот и оставалась бы, доченька, у нас, — уговаривали Нину больные. — Наши-то доктора тоже хорошие, но они не в Ленинграде учились, как ты».

И когда совсем собрались уезжать, привезли плотника из дальней, «за тремя волоками», деревни. Фельдшерица приехала с ним на гусеничном тракторе с тяжелыми волокушами. Неделю шли обложные дожди. Дороги развезло, не то что на машине, на телеге не проехать.

«Не знаю, как и добралась, думала, уж и не довезти живого», — переживала фельдшерица, откровенно признаваясь в своем страхе.

Оплошал плотник на строительстве коровника. Бревном, упавшим со сруба, покалечило ногу. Глубокая рана со смещенным переломом. Требовалась безотлагательная операция с переливанием крови. В таких случаях они вызывали самолет и отправляли больного в город. Или же прилетал хирург и принимал необходимые меры на месте. Но самолет вылететь не мог. Моросил дождь, и низкий туман скрывал и землю и небо. Хирург тоже застрял на вызове…

Нина уговорила врачей сделать операцию и перелить больному кровь прямо от донора. За операцию бралась сама. Сказала для убедительности, что приходилось делась с профессором и такие операции. Иного выхода не было. Это видели и остальные врачи.

Только через восемь часов прилетел хирург. Посидел возле больного, как подумалось Нине, безучастно. Она-то считала, что совершила подвиг. А тут хирург всего лишь сухо расспросил, как проходила операция, и успокоился. Потом сказал, вроде бы даже с упреком, что могли его и не вызывать:

— Мне здесь делать нечего. — Заметив разочарование молодого врача, добавил, что операция сделана удачно. — А если бы ждали, то человек мог бы без ноги остаться.

Он торопился. У него были другие срочные вызовы. Уходя из больницы, посмотрел пристально на Нину, на руки ее.

— У вас смелые руки, коллега, — сказал он ей. — Хотя диплома еще и нет, но вы — хирург…

Когда Нина, дома уже, рассказывала об операции и переливании крови, вновь все переживала. Краснела, боясь, что не поверят, подумают, будто хвастает.

— Ты, Нинуля, рассказываешь о своей больнице завидно. Как Миша о болотах. Он бы в восторге был, — сказал Витя сестре. — У Миши все болота тоже его ждут. Только писать не обещают, как тебе твои больные.

Нина уловила в словах Вити шутливый оттенок. Слегка задетая, ответила в его же тоне:

— Ты, Витька, со своим железом стал неодушевленным.

— Нет, Нинуля, одушевленный, — всерьез уже отозвался Витя. — Я ведь без шуток… А к железу тоже нужно с душой. В железе есть все — и свой нрав, и нерв, и своя красота. С железом пробовать можно смело, а у тебя человек… А о Мише я тоже всамделе. Пожалуй, и ты в свою Вологодскую махнешь. Мы это с Мишей по твоим письмам вычислили.

И на преддипломную практику Нина попросилась в ту же больницу. И опять ей, словно бы по заказу, «выпал случай».

Привезли священника, человека уже немолодого. У батюшки (так его называли санитарка и пожилой шофер) по всем признакам — прободная язва желудка. Медлить и часа было нельзя. Они с врачом переглянулись безмолвно. И Нина решилась на операцию.

Последнее время ей приходилось ассистировать и при полостных операциях. Были и безотлагательные. Однажды профессор не стал ждать ассистента, пригласил Нину, Вспомнив эту операцию, она и уверилась, что сможет…

Прилетел все тот же хирург. Осмотрел больного, часа два как прооперированного. На этот раз расспрашивал обо всем до мелочей. Сидел часа три возле больного. Что-то выглядывал на его лице. Улетать не собирался… Вышел с облегчением из палаты. Пригласил коллегу (так продолжал называть Нину) вместе поужинать в районной столовой. Хирурга там знали. Проводили за перегородку и все приготовили по его просьбе.

Хирург заказал себе коньяк. Нине неуверенно предложил вина. Но она отказалась.

— А я выпью немного, коллега. С вашего разрешения, конечно… Вообще-то не пью, а сейчас не могу. Надо снять напряжение. Не по-медицински, но что поделаешь. Я как после самой сложной своей операции, Нина Николаевна… И я вас поздравляю. — Посмотрел на нее печально, вроде жалостливо: — Но знайте, вы на эту операцию не имели права. Совсем! Никакого! Но не имели права и не делать. Такие казусы бывают в нашем деле. Не имеешь права, а надо!.. Звание врача обязывает делать выбор. Как на войне в безвыходной ситуации. Когда надо брать на себя не по чину. Больного вы спасли, коллега. Все симптомы, что спасли, захватили…