Павел Кочурин - Преодоление

Здесь, на кафедре, Игнатьев озабоченным и нерешительным не казался. Выглядел веселым, беспечным даже. В сером костюме, в белой рубашке с галстуком. Элегантный и молодой. С Ниной разговаривал как с равной, с коллегой. «Вот диссертацию привез», — сказал он, обращаясь к Нине по имени и отчеству.

Вышло как-то так, что она позвала его к себе в гости. И он, не раздумывая, согласился.

Игнатьев пришел в воскресенье. Нина пригласила Витю, Валерия и еще трех подруг. Она почему-то считала, что на этой встрече с Игнатьевым должен непременно быть Валерий, ее жених, как говорили девчонки. Ну и Витя. А подруги для компании. И им будет интересно познакомиться с таким «чудодеем», с Гнат-Гнатом, одержимым «народником», человеком редким «по нынешним временам». Витю ей хотелось расспросить после об Игнатьеве. Поговорить о нем тайно от Валерия. Она подозревала, что Игнатьев Валерию не понравится. Боялась, что Валерий будет даже ревновать ее к нему. И тут всякий разговор с Валерием об Игнатьеве неуместен.

Все вышло просто. Был Витя, потом пришел Валерий и следом девчонки. Позже всех Игнатьев.

О медицине не сразу разговорились. Девчонки с интересом смотрели на хваленого хирурга. То, что он в гостях у Нины, было вполне естественно. Ну, конечно, Игнатьева попросили все же рассказать о своей работе. Как он, с чего сам начинал. Им то же самое предстоит. О случаях разных, о неожиданностях. Неожиданности — это, пожалуй, главное. Надо их предвидеть, чтобы меньше возникало «случаев» у молодого специалиста.

Игнатьев сказал немного и о себе. Это уже для всех. Для Николая Сергеевича и Ольги Владимировны. Должны же они знать, кто у них в гостях. Он считал себя ленинградцем. Мать эвакуировалась в блокаду с ним совсем маленьким. Отец не вернулся с фронта. Они с матерью так и остались в Вологде. Но учиться он все же поехал в Ленинград. Сам города не помнил, рассказывала мать. Видно, скучала. И он тоже немного скучал по городу матери. Закончил кандидатскую. Вот привез. Будет защищаться на кафедре у своего профессора. В большой город не тянет, работа врача везде интересная. А все остальное от тебя — и независимо, где ты живешь. На вопрос девчонок сказал, что дочка трех лет, женат.

Игнатьев оставил хорошее впечатление. Приятный человек и понятный. Даже Витя не удивился рассказам о нем Нины. Поверил и в его «чудодейство», и в «одержимость». Может, потому поверил, что сам Игнатьев «о своих» случаях говорил уж очень обыкновенно.

Нина смотрела на руки Игнатьева, как он держал стакан с чаем. Обыкновенно держал. Тогда она глядела на руки других. Сначала не замечала разницы, а потом увидела. Легкость была какая-то в руках Игнатьева. Будто чашка делалась частью его руки. У Валерия этого не было. И у девчонок ни у кого не было. Они все «держали» в руках. А то, что держишь, может выпасть. А Игнатьев мог только что-то «положить» сам из своих рук… «Знает ли это сам Игнатьев? — подумала Нина. — Наверное, знает. Но как мне самой понять свои руки?..»

Витя сказал ей, когда они проводили сначала Игнатьева, потом девчонок, а после Валерия:

— Валерка твой чего-то скис, — посмотрел на Нину. — А по-моему, этот хирург — хороший парень.

Нина пожала плечами. Взяла Витю под руку, ежась от вечерней прохлады. И так шла до дому молча.

Нина после своей преддипломной практики призналась в домашнем разговоре: «Вот когда я полюбила профессию врача. Вернее, поняла ее. Да это даже и не профессия. Это, скорее, высокий долг одного человека перед другим, перед многими. Только у врача этот долг еще и профессиональный. Врач — это выше профессии…»

Она раньше как бы только догадывалась, как слаб, беспомощен человек, если он сам по себе. А тут убедилась в его бессилии, если нет рядом другого. Врач — это и есть помощник человека во всем.

От такого признания дочери у родителей не только не исчезла теплившаяся надежда, что она, может, и останется в Ленинграде, но даже укрепилась. Раз у дочери замечено призвание врача, так и могут ее оставить при институте… Но основным тут было только «может быть». Они знали — сама Нина не проявит в этом никакой инициативы или «находчивости». Так же как и сами они не позволят себе что-то «предпринять». Даже не выскажут своих тайных надежд не то что дочери, но и сами себе. Тут все должно решить «может быть».

Но и все эти «может быть» улетучились после того, как у них побывал Игнатьев — хирург-«чудодей». Вот он какой, и диссертацию написал, и профессор его ценит выше других. А живет он не в Ленинграде, а в своей Вологде. И убежденность у него своя, не заемная, и философия жизни. Большой город его не манит. Нина и это считает плюсом Игнатьева. Витя сказал об Игнатьеве:

— Я хорошо понимаю Гнат-Гната (так Нина называла Игнатьева при Вите). — Ему неуютно там, где друг друга «едят». Жалко времени на пустое. У него чувство страны и человека в ней, а не свое довольство.

На Валерия Нинин «коллега», как и предугадал Витя, впечатления не произвел. Валерий отнесся к его «философии» скептически: «Все же вот кандидатскую в Ленинград привез. И не откажется от места на кафедре нашего института».

Нина тут же, в своей обычной манере, «оборонилась»:

— А ты, Валерик, воспользуйся моментом, поторопись на его место. Сначала разъездным, «пожарником», а потом и на кафедру.

Валерик промолчал. А девчонки намекнули: «Валерику что. Его место его ждет…»

Подходила ответственная пора — выпускные экзамены. А девчонки, Нинины подружки, больше говорили о свадьбах — о своих и других выпускниц. Многие свадьбы уже и состоялись, иные намечались. Нина молчала, хотя ей открыто и намекали на Валерия: «Чего парня мучишь?..»

Как-то после таких намеков подружек мать к слову спросила Нину:

— А тебе нравится Валерий?

Нина помялась, ответила:

— Нравится…

— Ну и как же вы?

— Ой, мамочка, не знаю, — уклонилась от расспросов дочь.

Мать поняла, что тут что-то с Ниной, а не с Валерием. И не стала спрашивать. Все должно само прийти, без нажима и остережений.

Девчонки, что-то разузнав, пророчили, что Валерия оставят в институте. И сам он этого хотел и добивался. Пророчество было без осуждений. Скорее скользила легкая зависть к Нине.

А Миша в письмах спрашивал сестру, когда ей писать на Ушакову? Просил попридержаться со свадьбой. Вот он демобилизуется, уж тогда…

Объявлялись назначения: кого куда посылают. А Нина все выжидала. Тянула и со свадьбой, и с назначением. Вернулся из армии Миша. Повзрослевший, с отпущенными усиками. Густыми, русыми, будто с проседью. Нина сказала о его усах: «Казистые, жениховские».

Тут же, с ходу, Миша и Витя отгуляли подряд на двух свадьбах Нининых подружек. Нина на свадьбах была с Валерием. Их так и считали женихом и невестой. Миша назвал было сестру Ушаковой. Она ответила: «Торопишься больно». И попросила сердито «не болтать глупостей». Миша огорчился. Валерий ему нравился. Но понял, что у Нины с ним «не больно лады». Свадьбой и не пахнет. В свое оправдание об «Ушаковой» сказал сестре: