Павел Кочурин - Преодоление

И в городской суд Нина не пришла, снова оставила заявление.

Их развели.

После развода он почувствовал себя свободнее и увереннее.

«Вроде бы и жених теперь», — шутил сам над собой, все еще не надеясь, что может решиться на что-то серьезное.

Но жизнь брала свое. Она перво-наперво заставила его сменить военное обмундирование на гражданское. Он вдруг почувствовал, что неприлично так ходить. Все износилось чуть ли не до дыр. Не покупать же снова кирзовые сапоги и военный китель с синими галифе. И все же эту перемену в одежде он решил сделать летом, чтобы привыкнуть сначала самому, а потом уж в новом облачении появиться в институте. Получил путевку в Крым, купил все необходимое и поехал в новой своей «форме», ощущая себя неловким и смешным.

В санатории врачи заставили его бросить палку, с которой он тоже ходил больше по привычке. Вернулся в институт, и вроде бы никто не заметил, что он в гражданском костюме. Только одна языкастая, разбитная девчонка сказала, как только увидела его:

— Ой, Коля, совсем не узнала тебя!.. Счастливым и богатым будешь. — Пристально и откровенно оглядела. — Ну теперь ты совсем пропал!..

Он подумал, что намек был на Ольгу. И тайно в душе обрадовался этому. И, не отмалчиваясь, как бывало раньше, ответил:

— Солдат малость оклемался, пора из глухой обороны и в наступление переходить…

С Ольгой он объяснился на праздничном институтском вечере. Обычно он не ходил на такие вечера, а тут пошел. Ребята, большей частью фронтовики, потянулись в буфет. Выпили вина, разговорились. Что-то пытались припомнить из прошлого, фронтового. Но Костромичев уклонился от этих разговоров… Хотелось увидеть Ольгу. Он с двумя студентами прошел в зал. Встал в стороне среди нетанцующих…

Ольга танцевала с подругой. Встретилась с ним взглядом, улыбнулась. И он улыбнулся, веселый и обрадованный. Кончился танец, и Ольга с подругой подошли к нему. Подруга Ольги сказала, когда вновь послышалась музыка:

— Коля, потанцуйте с Олей…

— Я ведь совсем почти не умею танцевать, — смущенно сказал он Ольге, пытаясь как-то оправдать свою нерешительность. — Когда-то немного танцевал в училище. Курсантом еще.

— Из наших ребят никто не умеет, — ответила Ольга, — а все танцуют… Пойдемте, получится.

И он, преодолевая неловкость, вышел с ней в тесный круг, где весело и озорно танцевали почти одни девчонки.

Ольга была в легком шелковом вишневого цвета платье. Он почувствовал ее близость, запах ее волос, увидел рядом глаза, губы, уловил ответное ее чувство и обмер. Промолчал весь танец, не помня, танцевал он или нет. Потом, в конце танца, сказал, не понимая, как решился:

— Оля, милая…

Она улыбнулась, зарделась и слегка сжала его руку.

Из института до общежития ехали в троллейбусе вместе с группой студентов. Он держался возле Ольги, предложил ей место. Она села. Девчата бесхитростно подшучивали над счастливой Олечкой и «новым» Колей. И они эти шутки принимали…

Потом уже все знали, что Оля с Колей ходят вместе в кино, в театр.

Они поженились сразу после окончания третьего курса. В студенческом общежитии справили, как острили ребята, холостяцкую свадьбу. Она скорее походила на пирушку по случаю окончания курса. Веселилась молодежь без родителей и родственников жениха и невесты. Им обоим с Ольгой эта свадьба так и запомнилась как пирушка. Хотя и кричали «горько», и поздравляли, и желали им многого. Но для свадьбы не хватало солидности и серьезности. Ольге, да и ему, помнились деревенские свадьбы, по строгим правилам. С песнями, причитаниями, печалью и грустью невесты, что кончается вольная, девичья жизнь. А тут все вроде бы как шутя.

Девчонки развлекались: «Тихая Олечка-сибирячка умудрилась захватить чуть ли не единственного на всем курсе парня, которого к тому же страсть как боялась…»

Тут была и скрытая горечь, и какая-то невольная зависть к Олечке, самой молодой на их курсе…

При общежитии нашлась небольшая комнатка, и комендантша, вопреки всем правилам, выделила ее молодоженам.

На каникулы они уехали на родину Ольги, в деревню Новосибирской области. Там вторично справили свадьбу. Со сватами, дружками, подружками невесты, с обильной едой и выпивкой, с разгульным весельем на целых три дня у большой невестиной родни.

На свободе, в таежной сибирской дали, Николай Костромичев впервые, пожалуй, за все послевоенные годы почувствовал, что ушел далеко от войны.

В городе было не так. В городе о войне все еще говорили. Видели ее, прошлую. В институте даже девчонок учили еще военному делу.

Здесь, в Сибири, о войне вспоминалось глухо, как вспоминается о беде, когда она уже миновала. Виден был всюду мирный труд на мирной земле. Зрели хлеба, косили луга. И это напоминало Костромичеву свое село, жизнь там до войны.

Он тоже взял косу и попробовал косить. Сначала тайком, за домом на лужку: получится ли?.. Все вроде бы выходило как надо. За обычной крестьянской работой он забылся, убеждаясь, что не такой уж и калека. И косить может, и дрова колоть.

— Ничего у тебя, Олюха, мужик, — говорили вдовые молодые бабы-солдатки. — Держи его крепче, нынче и совсем калеченного днем с огнем не сыщешь. Все расхватаны, прибраны.

Старший брат Ольги погиб на фронте, и Николая приняли в семье как сына.

В институт он вернулся с сознанием веры в себя и повеселел, оживился. И опять девчонки шутили: «Что ты, Оленька, с нашим парнем сделала в своей-то Сибири? Словно подменили его там, красавцем стал и хорошо улыбается!»

— А он и был такой, — отговаривалась Ольга, — только вы этого не увидели.

Костромичева взяли на военную кафедру лаборантом. И им с Ольгой хватало на скромную студенческую жизнь его военной, по инвалидности, пенсии, заработка и стипендий.

На следующее лето они уехали снова в Сибирь.

А вернулся в институт он один. Ждали ребенка. Вскоре Николая Костромичева поздравили с рождением дочери. А он как-то не мог поверить, что уже отец, семейный, что все в его жизни обосновалось, и прочно.

В письме Ольга сообщила, что домашние советуют назвать дочурку Ниной. Спрашивала, как он, за ним решающее слово. Он удивился. Ведь знает же она, что его первую жену звали Ниной. Но отговаривать не стал. Будто и не заметил такого совпадения. Этим и себя хотел уверить, что забыто прошлое и безразличен к нему. Написал, что согласен, если ей нравится такое имя. Но втайне, не признаваясь себе, испытывал что-то приятное, когда произносил имя дочери…

После окончания института Костромичева оставили в Ленинграде. Направили на механический завод инженером-технологом.

Он поехал в Сибирь уже с трепетным желанием увидеть жену и дочь. Вернулись вместе с Ольгой — ей нужно было доучиваться. А через год бабушка, мать Ольги, приехала к ним с внучкой, их Ниной.