Павел Кочурин - Преодоление

Заходили соседи проведать старуху. Сочувствовали Ольге Владимировне:

— Ведь чужая она. Такую-то обузу на себя взвалить. И за родной-то не каждый бы стал так ходить…

— Она ведь одинокая, как же больную оставить…

И женщины разносили по селу молву об Ольге Владимировне. И хвалили, и в чем-то осуждали: «Что за нужда с чужой старухой возиться? Так мало, она еще Клавкину ребятню на себя взвалила. А Клавка, бессовестная, и рада».

Разговоры дошли и до Клавы. Однажды ребятишки Клавы не пришли утром… Ольга сама пошла за ними. Застала ребят в избе взаперти. Увела к себе.

Вечером Клава пришла с обидой: говорят вот такое и такое…

— А разве я навязываю их, Ольга Владимировна… Тяжело — так и не надо, — выговорила все с деревенской простотой.

Ольга сказала, что не знает о таких разговорах, Клава смущенно смолкла.

— Извините уж меня-то. Пересуды-то наши деревенские до зла доведут… — Пожаловалась: — Так бы на все наплевать, заработаешь — всего ничего… Да бригадир грозится сено отобрать, что по ночам накосили… Тогда уж коровы лишайся. А без коровы как прожить!.. Вы уедете, бабушку Аграфену к себе возьму. Все же легче, не на два дома.

Ольга успокаивала Клаву:

— С ребятами хлопот не много, играют вместе. А за бабушку Аграфену вам заранее спасибо. Куда же ей деться?..

Клава, как бы принимая обязанность ухаживать за старухой, отсылала уже без стеснения ребятишек…

Николай Сергеевич понимал, что Ольга не только по своей большой доброте помогает Клаве. Видя, как тяжело живут и работают люди в деревне, она сочувствовала им, испытывая неловкость за свое благополучие. Николаю Сергеевичу и самому вроде бы хотелось спрятаться, когда бригадир, обходя дома, упрашивал старух и стариков выйти в поле. И они шли, работали с утра и до вечера за голый, как сами говорили, трудодень.

За все лето, как они приехали в Озерковку, старик Завражный только раз и зашел к ним. И то с оговоркой: «Вот и не выберусь. В поле да в поле. Молодых-то нет. В городе учатся все…»

Николаю Сергеевичу хотелось походить по своим лесным и полевым дорогам. Но и тут мешал стыд показаться праздным на глазах у стариков и старух.

Бабушка Аграфена прохворала без малого три недели. Последние дни страшно мучилась. Приходила фельдшерица, делала уколы. Уговаривала лечь в больницу. Но больная наотрез отказывалась — боялась больницы…

— Дай ты мне помереть, Олюшка, дома. Похороните, не покидайте, — за день до смерти взмолилась она. До этого все еще надеялась на поправку. — Одни-то вы у меня с Коленькой и остались…

Похороны, грустные воспоминания и разговоры, непривычные хлопоты — все это окончательно утомило Ольгу Владимировну. Сразу же сказалась усталость, накопившаяся за эти недели.

На другой день, как ни в чем не бывало, рано утром прибежали Клавины ребятишки. Ольга обрадовалась им, увела к озеру, пока Нина и Миша спали.

Но все равно полного освобождения от тягостного ощущения не было. Не отходило ожидание, что вот-вот позовут ее сейчас в дом…

Вечером, когда Клава забрала ребятишек, стало еще тягостнее. Ольга сказала Николаю Сергеевичу:

— Не поехать ли нам, Коля, домой?.. Завтра бы и собраться.

У Николая Сергеевича и у самого возникали такие же мысли.

Зашел Семен Григорьев. Упрекнул:

— Так и не заглянул к нам в МТС!.. Сел бы на попутную да и приехал. Посмотрел бы нашу жизнь… Кое-что из техники нового появилось. Вроде интересуешься, не забыл ведь деревню-то. Вот и поговорили бы. Мне-то, сам знаешь, время летнее… и час на счету.

Старик Завражный по пути с поля заглянул на минутку выразить дому свое сочувствие. И тоже попенял и сам пожаловался:

— С Аграфеной-то были ровесники, молодость вместе прошла. Тоже вот, как доберусь до печки, и с места не сдвинуться… А ты-то взял и уважил бы старика, зашел. Ну да знамо… Супруга-то твоя с лица вон сошла.

Озерковцы сочувствовали им с Ольгой. И Николай Сергеевич усомнился в прежних своих мыслях, что они живут тут праздно, в безделье, мозолят всем глаза.

Уезжать, как от беды, нельзя было. И он сказал Ольге:

— Надо побыть недельку, Оля. Пройдет это. Сама немного отдохнешь, и ребятам здесь хорошо. С домом тоже надо решить.

Николай Сергеевич сходил к Завражному, поговорил с ним о доме. И старик посоветовал пока заколотить. Попросить Нила Покладова, колхозного плотника. Человек он аккуратный, совестливый.

На старика повеяло прошлым, и он вспомнил Степана Васильевича…

— Был бы жив, не так бы все было. Дом-то при нем ключом кипел. Каждый — к Степану. Да что тебе-то, Коля, рассказывать. На двенадцать ведь годочков постарше я Степана. Что бы ему еще не жить…

Бередил старик своею памятью душу Николая Сергеевича.

— Любил Степан, чтобы в доме полный достаток был, В праздники когда соберемся, уж разговоры не за пустым столом велись. Помнишь ведь поди…

Николай Сергеевич воспринимал слова старика как упрек себе, единственному оставшемуся в живых из всего дома.

Но старику было невдомек.

— Алексей-то и Сергей, — говорил он, — остались бы в селе. И Юля, может, осталась бы… Ну а ты-то по военной линии пошел. Степан-то на тебя не надеялся. Вот как сейчас помню слова его… В казанскую, кажись, это было. Гости собрались, сидели на веранде. Он и говорит Сергею и Юле: «Старайтесь, дети, чтобы всегда дымилась над домом труба русской печки. И чтобы шел по жилью, по селу дух русского хлеба». Запомнил я это. Тебя уж не было, служил ты… Черный-то хлеб — это русский хлеб, наш. И аромат у него особый…

Нил Покладов был ровесник Юлии. Учился в одном с ней классе и мальчиком часто бывал у них в доме. Юлии, девочке бойкой, почему-то очень хотелось опекать Нила, застенчивого паренька. С третьего или четвертого класса она стала приглашать его домой. Спросила как-то за обедом, можно ли приходить Нилу. Алексей пошутил было, но отец его остановил. И Нил стал к ним приходить. Сначала — чтобы посмотреть книжки с картинками, краски, разные цветные карандаши. Потом они готовили вместе уроки. Первое время Нил стеснялся заходить в дом. Доходил до калитки, отнекивался. Юлия чуть ли не за руку тянула его. У нее был свой уголок, отгороженный досками в большой комнате, с окном в огород.

Когда тетя Даша приглашала Нила к обеду или к чаю, он краснел и тут же уходил. Даже Юлия не могла уговорить. Нил боялся Алексея и Сергея. Его, Николки, не боялся. Он часто брал Юлию и Нила на озеро. Отплывали в лодке недалеко от берега и удили.

В старших классах Нил с Юлией выходили на озеро уже вдвоем. Алексей, а иногда и Сергей поддразнивали их, называли женихом и невестой.

«Может, и правда зарождалась у них любовь…» — мелькнуло слабым светлячком в мыслях, когда Завражный напомнил о Ниле Покладове.