Павел Кочурин - Преодоление

Нил Покладов был женат, растил трех дочерей. Первая его дочь была постарше Нины… Дочери Нила часто приходили к ним на мысок.

Узнав от Клавы, что это дочери Нила Покладова, Николай Сергеевич не удивился и ни о чем не подумал. В селе раза три встречался с самим Нилом. Задерживались вроде бы как только для приличия, здоровались и расходились.

«Ах, Юля, Юля!.. Девочка… Какая же судьба твоя?..» — растревожили Николая Сергеевича воспоминания.

За несколько дней до отъезда старик Завражный прислал Нила.

Николай Сергеевич сидел под дубом на лавочке. Поднялся ему навстречу. Нил поздоровался, так же почти, как и при встрече на улице, с застенчивостью и неловкостью. И сразу спросил, что надо делать.

— Да вот, Нил Александрович, дом придется заколачивать, — сказал Николай Сергеевич. Оба глянули на дом, на стены, на веранду, на крышу. — Пойдем посидим.

Вошли на веранду, сели в кресла возле маленького столика. Николаю Сергеевичу хотелось, чтобы Нил спросил что-то о доме. Но понял, что тот ничего не спросит из-за стеснительности. Сказал:

— До войны-то часто бывал у нас… — Смутился, что намекнул о Юлии. Не хотелось, чтобы зашел о ней разговор.

Нил нетерпеливо подвигался на стуле. И сказал неожиданное:

— Я могилку Юли искал. На всех кладбищах в городе был. Книги записей смотрели. Но нигде ничего нет. Будто бы в город ее тогда увезли… Я вот и съездил. Спрашивал, где тогда хоронили….

Нил опустил взор… Увиделся прежний Нил. Юноша, над которым подтрунивал Алексей.

«Да он ведь любил Юлию. И помнит любовь… Как ему больно будет узнать о Юлии. То, что знаю я…»

Оборвал эту мысль. Вслух сказал Нилу:

— Нет… Ее, по всей вероятности, в Германию… — и опять не выговорил слова. — Там она и погибла.

Посмотрел на Нила, все же пытаясь увериться, знает он что или нет?.. Похоже, что нет!.. И тогда спросил:

— Ты ведь здесь был, Нил Александрович… Может, видел полицейского, который тетю Дашу и Юлию увел?

— Мельком, издали… Как к сельсовету их вели. Высокий такой, худощавый, белесый… Тогда ни к чему его-то было разглядывать. Да опасно на глазах вертеться. Я сразу в лес ушел. Как заслышал об угонах в неметчину — и скрылся. В партизанах был. Больше в селе тот полицай ни разу не появлялся. А то бы мы взяли его… Если бы тогда сразу знать.

Вошла Ольга, поздоровалась с Нилом, предложила им чаю. Нил отказался, сославшись, что домой надо. Встал. Но вспомнил, что пришел по делу.

У Николая Сергеевича отлегло от сердца, что больше они не будут касаться в разговорах о гибели Юлии.

Они обошли вокруг дома, пересчитали окна, прикинули, сколько на них уйдет досок. Нил предложил сделать щитки и приколотить их.

— Лучше бы оно, ставни. Напостоянно, коли уж в доме жить не все время, — сказал он, раздумывая по-хозяйски. — Поставить на петли. Но это не сразу — зимой, может… А щитки сделаю.

О плате за работу и слушать не хотел. За доски попросил заплатить в колхоз.

— Крыша тоже ветхая, — досказал он, уходя. — Василий Павлович со стороны озера успел поправить… Я досмотрю, если что. Осенью ветром может и порастрепать. Жаль, если такой дом пропадет от недосмотра…

Нил ушел, а Николай Сергеевич остался возле дома в какой-то растерянности. Будто он с кем-то непочтительно обошелся. Вот и с ним, Покладовым Нилом. И еще с каким-то другим добрым человеком, не открывшимся ему еще здесь, в теперешней его Озерковке.

Николай Сергеевич уезжал из Озерковки со странным чувством… Дом оставался заколоченным. Нежилым, вроде заброшенным. Не было уверенности, что на будущее лето они приедут сюда.

Да и нужно ли приезжать?.. Побыть месяц, а затем снова заколачивать и окна и двери?

В доме этом разговоры велись всегда о крестьянстве. Мечтали о хороших хлебах. Спешили взглянуть на поля, как только оголялись они от снега, будто земля на них менялась из лета в лето и хлебопашцу надо каждый раз разгадывать ее, знать, чем и как задобрить. Жила тут семья, корни которой уходили в века. Держался в доме свой уклад и чтились обычаи, свойственные селянину.

А теперь дом превращался в праздную дачу. И стыдно приезжать сюда в разгар страды и жить отчужденным, знать или подозревать, что на тебя показывают пальцем как на бездельника.

А выход какой? И выхода тоже нет. Не ездить сюда больше? Но ведь знаешь, что все равно будет тянуть в родные места. Они у каждого — единственные.

Ольга была утомлена за эти недели пребывания в Озерковке. Ее все удручало. Укором воспринимались невольные обмолвки людей об их нелегкой теперешней деревенской жизни.

Даже Нина и Миша охотно уезжали домой, в город.

Вдобавок ко всему у Николая Сергеевича возникло и все время смутно преследовало его предчувственное ожидание каких-то вестей. Будто кто-то должен возвратиться издалека. Напало даже неверие в гибель дяди Степана и Сергея. Не было извещений, где погиб дядя Степан и где погиб Сергей. Не знал он, где каждый из них похоронен. А Сергей и не погиб, а «пропал без вести», как было в ответе из части. Мнилось, что Юлия вот-вот заявится…

Он понимал, что эта надежда ожиданий порождена не верой в чудо. Тут было всего лишь желание возрождения в оставленном им доме жизни, чем-то похожей на прежнюю.

Но и это желание выглядело скорее как надежда на чудо.

Многих и многого нет в Озерковке. И села того, которое было, тоже нет. Озерковка стала другой, не такой родной ему. Родной она оставалась только в его памяти. Тогда и дом, выходит, незачем беречь…

Такие мысли бередили Николая Сергеевича и первое время, как он приехал домой. Не сразу начали вытесняться заботами, связанными со службой, делом, которым он жил. И все же незаметно исчезли. И вот прошли, как проходит вызванное недугом сумеречное настроение… Нескладность, неустроенность теперешней Озерковки показалась ему чем-то временным, случайным.

В конструкторском бюро он возглавлял отдел. Был захвачен и поглощен работой с новыми людьми. Молодыми, которых совсем не мучило такое прошлое, какое выпало ему. Они о том времени только знали, что оно было… За работой он почувствовал себя обновленным, свободным от того, что еще недавно преследовало его.

Прошлое как бы ушло от него за горы, далекие, недоступные. Спряталось там, к его же радости. Жило какой-то отдельной, своей жизнью, не касаясь его «сегодняшнего».

Но понадобился всего лишь случай, чтобы думы вернули его к той жизни, которая, как он было считал, осталась за теми далекими и недоступными горами.

Был промозглый, туманный, с изморосью январский день. Рано смеркалось.

Николай Сергеевич вышел из института после рабочего дня. Прятал голову от неуютности и холода в воротник пальто. Глядел вниз, под ноги. Шел, как всегда ходил, занятый заботами, думами. Что-то уточнялось в мыслях, возникали неожиданные идеи. И только уже дома дело, работа выходила из головы.