Павел Кочурин - Преодоление

Ольга позвала Нину на кухню. Николай Сергеевич отлучился в смежную комнату. И оттуда услышал разговор сыновей, оставшихся вдвоем.

— Это у тебя заграничная? — спросил Миша, как догадался Николай Сергеевич, о Витиной нейлоновой рубашке.

— Заграничная, — сказал Витя, — знакомые ребята у туристов достали.

— И ботинки? — спросил Миша.

— Факт, — ответил Витя.

Николай Сергеевич насторожился. Витя в знакомстве с какими-то парнями, через них достает. И Мишка тянется… Откуда у него-то этот интерес? Вроде бы дома никто к тряпкам не пристрастен. Даже Нина.

Значит — улица.

— Вещь, — услышал он голос Миши.

Покачал головой, грустно усмехнулся.

Сели обедать. За столом, разглядывая рубашку и галстук Вити, Николай Сергеевич вспомнил глухую жалобу Нины Степановны в письме, что трудно ей с Витей… Может, это и есть?.. Связался с парнями-перекупщиками… «Вот и первые непредвиденные сюрпризы», — подумал озабоченно.

Справился у Вити о бабушке, как себя чувствует? Наверно, и бабушка расспрашивала Витю о нем. Мать вряд ли решилась расспрашивать, а бабушка расспрашивала. И наставляла внука, как ему надо держаться с отцом. Это уж определенно.

— Два дня полежала, — сказал Витя о бабушке, — а сейчас ничего. Хлопочет по дому, как и раньше. Повеселела даже…

Николай Сергеевич понял, что эти дни Лидия Александровна расстраивалась из-за внука… Миша и Нина сидели перед пустыми тарелками. Нина пытливо поглядывала то на отца, то на Витю, то на мать… Недоумевала, когда мать проявляла внимание к Вите.

Сделай мать что-нибудь не так, скажи слово против Вити и отца, тут же дочь будет ее союзницей.

— Да ты ешь, ешь, Витя, суп совсем остынет, — сказала Ольга.

Так она не стала бы говорить ни Нине, ни Мише. Нина ревниво повела глазами на мать.

Закончили обед, но еще оставались за столом. Витя поглядел на Николая Сергеевича и на Ольгу Владимировну. Опустил взгляд, сказал:

— Мы с бабушкой вчера ваши письма читали… — Покраснел, еще ниже наклонил голову.

Он, видимо, сомневался, можно ли говорить о письмах отца при теперешней его жене. Наверно, и бабушку спрашивал. И она, скорее всего, не советовала. Но вот сейчас Витя решил, что можно и при ней сказать.

Смутился и Николай Сергеевич. Вроде бы ни к чему было говорить об этих его письмах. Стараясь не выдать своего сомнения, спросил Витю, о чем они читали.

— О бое в лесу возле станции Жерди, — живо ответил Витя. — Бабушка о войне любит читать. Ваши письма для нее как книга. Она мне их в тетрадки переписала… все, где о боях говорится.

Витя потянулся было к внутреннему карману пиджака, где была тетрадка, но что-то заставило его задержать руку…

— Бабушка очень жалеет братьев-близнецов, которые к вам в батальон пришли из партизан… И командира роты Степанова… Ему посмертно Героя присвоили…

Витя смолк, выжидая. Миша и Нина смотрели на него с любопытством. И Ольга ждала: захочет или не захочет Николай Сергеевич, чтобы Витя прочитал письмо? Что-то мешало ему сразу попросить об этом Витю.

— Я уж и позабыл многое, — сказал Николай Сергеевич, как бы еще оттягивая время. — А ты прочитай, Витя…

Витя вынул из кармана синюю ученическую тетрадь, почему-то избегая взгляда отца, раскрыл ее…

Николай Сергеевич перенесся памятью в сосновый лес на белорусской земле… Там, на скрещении дорог, и произошел бой…

По обочине дороги шли два паренька — близнецы. Среднего роста, русые. В первые дни войны выпущенные из училища лейтенантами. Как и сам Костромичев, сразу же оказались на фронте. В первом бою попали в окружение. Были ранены, выйти не могли и примкнули к партизанам…

И вот наша армия снова пришла на ту землю, где они партизанили… Их направили в действующую рядовыми. Так и оказались в батальоне Костромичева два брата Федоровы…

Их убило на его глазах при подходе к передовой. А через день или два пришло письмо от их отца, полковника, командира одной из дивизий. Он разыскивал сыновей с первых дней войны.

Не было ничего необычного в их судьбе. Что случилось с ними — произошло со многими. Но Николаю Сергеевичу помнился этот нелепый по своим обстоятельствам случай. И трагичный.

Витя читал. Письмо начиналось с того, как батальон после боя отвели в тыл. Был канун нового, 1944 года… Но на встрече этого года недосчитывалось почти что двух третей бойцов и командиров в батальоне. Этих сведений, как и многого другого, не было в письме… Но были и такие факты, которых не сохранила память…

Николай Сергеевич прислушивался к голосу Вити и думал почему-то о том, как Витя читает. Навязчиво вертелось в голове: «А как бы читали это письмо сыновья убитых парней?.. Об этом бы подумать и самому Вите, и Нине, и Мише!.. А может, и не надо им обо всем этом знать и думать?..»

Витя читал. Возник сосновый бор с подростом молодых сосенок. Белое тело расщепленной снарядом старой сосны. Батальон оказался окруженным в этом бору. Но и немцы тоже были окружены, раз батальон не отступил и продолжал драться… Бой шел с особым отрядом немцев, обученным действиям в лесу… Степанов с ротой оказался в центре боя. Там, где нашли его убитым, стояли три сгоревших танка. Их подбил Степанов…

В письме так все и было написано. Только до них, слушавших, не доносило и десятой доли того, что говорило письмо самому Николаю Сергеевичу. Они не видели, как лежали убитые и как глядели на них живые. Не знали и того, как эти выжившие встречали Новый год… Это были поминки по только что погибшим товарищам. И тайная радость выживших… Пили из жестяных кружек пайковую водку. И свою, и ту, которая предназначалась и убитым, и раненым… Такого словами не выскажешь…

…Как из горя возник в груди тугой ком. И подступил к горлу: «В то время, когда шел бой в сосновом бору и когда они поминали погибших… в это время… были те два моряка. И был Вовка, старший брат Вити…»

Витя сложил свою тетрадь, а Николай Сергеевич смотрел перед собою, как бы безучастный ко всему.

Его удивило молчание. Он не сразу понял, что Витя прочитал письмо. Взгляды их встретились. Взгляд Вити вопрошал. А в душе Николая Сергеевича вспыхнул свет. Отлегли на миг тяжелые думы, осенила радостная мысль: «Вите, вот кому я писал письма. И еще им — Нине и Мише. Но тогда, не зная этого сам, писал Вите…»

— Степанов погиб, и братья Федоровы погибли… — намерился было он поведать, движимый внутренним порывом.

Но смолк сразу же, оборвал слова…

Ему тогда нужно было назначить Федоровых командирами взводов в роту Степанова. Только и всего. Но он не назначил. Ему не дали назначить. Потому что Федоровы были в оккупации. Но их необходимо было назначить. Это понимал только он. И еще Степанов.