Павел Кочурин - Преодоление

Николаю Сергеевичу выпало быть в долгу. А в чем этот его долг должен выражаться?.. Об этом он спрашивал себя и раньше. Считал, что должен выражаться в конкретном деле. И теперь приходил к мысли, что этого мало. И даже не это нужно. Нужно, чтобы чувство долга слилось с духовной сутью человека, стало его характером. Чтобы долг выживших перед погибшими вошел в совесть, составил нравственную основу нового человека, передался потомкам… Возрастала ответственность и тяжесть исполнения этого долга…

Сейчас все в его отношениях к Вите можно свести к видимому, внешнему — к какой-то материальной заботе. Это легче, совсем даже легко. Но за такой заботой может укрыться главное. То, чего невысказанно требуют от выживших погибшие, — не забывать того высокого, что вело тебя на смерть ради ныне живущих… Это высокое порой гнетет святостью своих как бы нареченных обязанностей. Но в то же время делает и счастливым… В живой и сложной жизни выживших властвуют противоречия между памятью о той поре и теперешней повседневностью, вроде бы уравновешивающей все. Такие противоречия нелегко преодолеваются. Тот, кто сам всего не пережил, не может мыслью постичь то, что привелось тебе изведать…

Витя приходил еще дважды. Потом целую неделю не звонил и не показывался. Перед выходным днем пришел к институту. Стоял в сторонке, дожидался.

Николай Сергеевич, увидев его, неожиданно заволновался, заторопился к нему.

— Виктор, здравствуй!.. — окликнул издали. — Что же ты?.. Не звонишь, не заходишь?

Витя пожал плечами, ответил, что у Саши Золина на даче был.

— Я так и подумал, — обрадовался такому ответу сына Николай Сергеевич. И все же упрекнул: — Мог бы и предупредить…

Пошли по набережной Невы. К отцу Витя не захотел ехать. Отговаривался и уклонялся от объяснений:

— Потом приду… Не сегодня…

Что-то затаилось в парне и, похоже, задевало самолюбие. Николай Сергеевич смутно догадывался, что причина тут в Нине. У нее возникало глухое сопротивление присутствию Вити. Появлялась непокорность, желание во всем поступить наоборот. Это проглядывалось в мелочах — в возражении матери, в насмешках над Мишей. Она умышленно обходила отца, не хотела обращаться к нему. И все это направлялось против Вити. Не открыто, а исподтишка. Вроде бы она даже жертвовала чем-то ради Вити. И отца уступает ему.

Но Нина как раз и не хотела ничего уступать. А уступать надо было, раз появился у нее, кроме Миши, еще и старший брат. Она не выказывала своей неприязни к Вите. Да и не было у нее никакой неприязни. Но что-то вызывало ревность, когда Витя приближался к отцу. Таилась обида и за мать.

Это все происходило во внутреннем мире их обоих — и Нины, и Вити. Зародилось в самую первую встречу. Теперь накапливалось. Примирение, которое внесли было фронтовые письма, постепенно ослабло, как только Нина почувствовала, что Витя отнимает от нее частицу отцова внимания.

Отношение Миши к Вите Нину тоже задевало. Она видела в брате чуть ли не маленького предателя.

Как-то Витя долго разговаривал с Мишей. А когда засобирался уходить, Миша пристал к нему, чтобы он взял его на дачу к Саше Золину. Витя ответил:

— Папу надо спросить.

Нина глянула на Витю, как на самозванца. Посмотрела насмешливо, долгим взглядом: «Какого папу тебе?..»

Витя покраснел, смутился. А Нина осталась довольна.

На второй день Николай Сергеевич услышал отрывок разговора дочери с матерью. Он задремал, отдыхая на диване. Дверь в комнату Ольга прикрыла, но ее открыл кот, и голоса в кухне заставили Николая Сергеевича очнуться.

— Отец благороден и добр, — говорила мать дочери.

— Но ты же, мама, больно переживаешь такую доброту, — настаивала на чем-то своем Нина.

— Не надо так думать, дочка, — сказала спокойно Ольга. — Я бы гораздо больше переживала, если бы папа поступил по-другому. Тогда он потерял бы уважение… И мое уважение. У тебя, может, за счет Вити благополучие, — добавила уже строже мать.

Дочь, помолчав, извинилась. Она впервые столкнулась с какой-то неведомой еще ей стороной жизни и с такими откровенными словами матери.

Николай Сергеевич не подал виду, что слышал этот разговор. Ольга сказала о нем сама. В чем-то они Нину излишне балуют. Ограждают от суровой стороны жизни. Она в доме первая. Даже у Миши порой прорывается: «У вас все только Нина да Нина!..»

Какое-то время они шли молча по набережной. Николай Сергеевич приостановился, обернулся к Вите:

— А Миша тебя очень ждет, — сказал он ему.

И Витя заколебался было…

Дальнейший их разговор прервался. Навстречу шла группа парней с иностранными туристами. Туристы ничем не выделялись среди наших ребят. Скорей можно было принять всех за туристов. Но один паренек старательно что-то хотел объяснить другому. И этим сразу выдал себя… Парни были чуть постарше Вити. Тот, что объяснялся, окликнул Витю. Витя отмахнулся, но тот настаивал:

— Только для переклада на пару минут…

Витя отказался, и парень с угрозой отошел, глянув косо на Николая Сергеевича.

— О, Витя! — воскликнул один из туристов.

— Не могу сейчас, приношу извинения… — ответил Витя по-немецки. — Не могу, ребята, никак не могу… — повторил для наших парней.

Немец понимающе кивнул.

— О, да, да, — воскликнул, жестикулируя и приветствуя Николая Сергеевича.

Туристы прошли. Витя объяснил Николаю Сергеевичу:

— Это немцы из ФРГ. Вчера ребята встречались с ними у гостиницы. Меня позвали. Переводил.

Николай Сергеевич спросил Витю, о чем они разговаривают с туристами.

— Да о разном… О городах, кто откуда. Сувенирами обмениваемся. — Витя умолк неловко. И Николай Сергеевич не стал больше расспрашивать.

Общение с иностранными туристами было внове и становилось модой. И ничего тут не было плохого… «Плохого нет ничего, — сказал себе мысленно Николай Сергеевич, — только вот эти галстуки, сорочки, пиджаки…»

Прошли немного в неловком молчании. Витя замкнулся, как бы в чем-то уличенный. Николай Сергеевич положил ему руку на плечо.

— В общем-то… почему и не поговорить с туристами. Интересно. Особенно на их языке… Только вот барахлишком трясти, сын, как-то не идет. Унизительно, понимаешь… Если у них что-то и более привлекательное, не стоит завидовать… Рубашку, галстук, ботинки износишь и выбросишь. А в душе останется осадок… Как ты выторговывал, выгадывал…

— Я завязал, — смущенно ответил Витя.

— Ладно, Виктор, чего не бывает в молодости. — Они остановились. — Хочу к тебе домой зайти. Как ты думаешь — можно?..

— Бабушка очень хочет, — ответил Витя.

— Ну вот и хорошо, — подал ему руку. — Раз у тебя нет желания пойти сегодня к нам, до свидания. Приходи в любое время…