Павел Кочурин - Преодоление

— Да что же я чаем-то не угощаю, — входя в комнату, спохватилась хозяйка. — С работы поди. Совсем из головы выпало. Посидите, Николай Сергеевич, я сейчас.

Он присел на диван, но попросил не хлопотать о чае.

Ему хотелось спросить о Володе, брате Вити. Сама Лидия Александровна умалчивала о нем. Как раз и был повод начать новый разговор, и он спросил, как бы мимоходом:

— Ну, а как старший-то внук?.. В мореходное, Витя говорил, поступил?.. — Вскользь подумал, что, возможно, по стопам отца пошел.

— В мореходное… — Лидия Александровна притихла. — Учится хорошо… В плаванье сейчас, на практике. Приедет…

— С отцом-то как у него?.. — решился прямо спросить Николай Сергеевич.

— Нет отца, — выстраданно, коротко отсекла Лидия Александровна. — Как было, так и есть… Один у них отец с Витей считается. Судите уж нас как хотите… Вот мать-то и переживает. Вся извелась…

— Мне надо было знать, — сказал Николай Сергеевич. — Положение мое такое. Вроде как забыл детей. И Вите, да и Володе не закажешь ведь так думать… Отец Володи, возможно, погиб в войну, раз вестей от него нет…

— Тогда он отстал от нас. Писем не было. А узнавать, жив ли, нет, не узнавали… Не хотела она ничего узнавать. Да и что узнавать?.. И узнала бы, ничего не изменила. Вбила себе в голову, слова не скажи.

«Сразу, вгорячах, может, и решил не отзываться. Но если был бы жив — справился бы о сыне, — подумал Николай Сергеевич. — А может, сама Нина и знает? Но вот «вбила себе в голову…»

Посидели молча, каждый со своими думами.

Он встал, собираясь уходить. Сказал, как бы обращаясь с просьбой:

— Хорошо, если бы Витя этим летом поехал с нами в деревню. На мою родину, в Озерковку. Поговорите с ним, Лидия Александровна. И мать убедите, — попросил он.

— Витя-то и поехал бы… без разговора. Да она больно щепетильна, — пооткровенничала Лидия Александровна. — Вас не хочет обременять.

— А вы посоветуйте понастойчивее, — попросил Николай Сергеевич. — Для Вити это необходимо. Что ж теперь?..

С Ниной Степановной он столкнулся в дверях. Отступил, давая ей проход. Сказал, будто заходил сюда часто:

— Здравствуйте, Нина Степановна!.. А мы вот без вас посидели с бабушкой. Побеседовали… — Подметил в ее внешности какую-то перемену. Вроде бы моложе выглядела.

— Хорошо, что заш… — не домолвила слова, закашлялась, но тут же справилась с волнением. — Что же, спасибо, что зашли, — договорила уже хозяйкой…

Она была в легком ситцевом платье с коричнево-золотистыми цветами. Стояла опять уже независимая. Руки оттягивала сетка с овощами и сумка.

Лидия Александровна взяла из ее рук сетку. Сумку она сама поставила на пол. Освободилась от стеснения неожиданной встречи. А Николай Сергеевич наблюдал за ней, как она двигалась, наклонялась. Бросились в глаза серьги в ее ушах. Простые аметистовые, в серебряной оправе… В этом, пожалуй, и была перемена…

Поставив сумку, Нина Степановна оправила волосы и ждала его слов. А он опять непреднамеренно обратил взгляд на ее серьги. Она поймала этот взгляд, машинально провела ладонью по виску. Коснулась серьги. И обомлела, взялась краской… Стояла с секунду без защиты…

В этот миг они оба вспомнили о серьгах, которые он подарил ей в день свадьбы, о кольце и о часах…

Он тоже смутился, что напомнил об этом неосторожным взглядом. С сожалением подумал, что нет у нее его подарка. Нет и кольца, и часов отца нет… И шкатулки нет…

Но вот прошла секунда, и растерянность Нины Степановны сменились решительностью. Она была готова принять на себя и эту вину, если ее будут винить. И постоять за себя, если ее попробуют унизить…

Для нее встреча с ним была продолжением той, в институте. Она этой новой встречи и ждала, и опасалась. Не знала, о чем они только что говорили с матерью. Подозревала, что разговор был не такой, какого она хотела бы.

— Все так должно было случиться… — овладев собой, сказала она в прежнем тоне. — Я не хотела в вашу жизнь…

Он нетерпеливо перебил ее:

— Оставим эту игру, Нина Степановна. Не о вас и не обо мне речь.

— Сыновья мои выросли, слава богу, — сказала она с вызовом, давая понять, что ни о чем просить его не будет.

Обе женщины стояли перед ним и ждали. И он тоже ждал. Может, так вот и с тем моряком, Орестом, она разговаривала. И он ушел. А может, сейчас, в разговоре с ним, она вымещала обиду на Ореста. Все одинаковые.

Он понял, что всякие объяснения лишены смысла. Да и не объяснишь ничего. Ни сейчас, ни потом. Сказал ей:

— Вы, Нина Степановна, Витю не отговаривайте, пусть он к нам ходит, когда хочет… Как к себе домой. Надо, чтобы он и в деревню с нами поехал. Он ведь говорил… Не препятствуйте ему, прошу вас. Пожалуйста, — добавил он, желая ее уступчивости.

Нина Степановна строго посмотрела на мать.

— Да не говорила я ничего, — осердилась Лидия Александровна. — Не говорила, не гляди.

Нина Степановна смолчала. Николай Сергеевич и хотел, чтобы она молчала. Поспешно сказал:

— До свиданья, Нина Степановна…

— До свиданья, — сказала она, тоже с облегчением, что кончилась их встреча.

Выйдя на улицу, Николай Сергеевич не мог вспомнить, пожала она ему руку или просто протянула ладонь и не ответила на пожатие…

И потому, что не мог этого вспомнить, что ощущение ее руки было для него безразличным, он почувствовал свободу от всего прошлого, связанного с ней.

Из любопытства подумал, что, когда она приходила в институт, умышленно сняла серьги, чтобы не напоминать…

И сейчас сняла бы, знай, что встретит его.

Витя не сразу согласился ехать в Озерковку. Осознанно засели у парня наказы матери, что он не должен быть в тягость отцу… Но Витю тянуло в семью отца. Были там симпатяга Мишка и сестренка Нина, с которой ему все же хотелось подружиться.

За несколько дней до отъезда он зашел в институт.

Николай Сергеевич спросил его:

— Мать, что ли, не велит?..

— Нет, мама ничего… Сказала, как хочешь… А бабушка посылает. Да не знаю…

— Тогда поедем, раз не знаешь, — настойчиво уже сказал Николай Сергеевич. — Миша хочет, чтобы ты поехал. Он ведь тебе говорил? Так что же ты?.. Я и билеты на всех заказал. Тете Оле ты же сказал, что поедешь…

Витя оживился, повеселел. Но промолчал. Решил посоветоваться с бабушкой и матерью. Его все еще смущала Нина. Подозревал, что она не хочет, чтобы он ехал. Когда Миша стал говорить Вите об Озерковке в ее присутствии, она громко, как бы даже становясь на сторону Вити, сказала: «Человек не хочет, так и отстань… Чего ты, Мишка, все пристаешь…»

Потом, без Вити, отозвалась о нем:

— Ломака твой Витя… Зачем упрашивать. Терпеть не могу таких.

Николай Сергеевич видел, что Витя самолюбиво страдал от прямоты сестры. А Миша объяснял ему поведение сестры по-своему: