Павел Кочурин - Преодоление

В этом году и весна и лето преподнесли озерковцам сюрпризы. Озимые дозревали, через день-два и жатва, а яровые еще только желтили свой колос, вбирая позднее тепло. Осипов и Семен Григорьев объясняли это капризной весной и жарким, сухим началом лета. Земля, познанная в детские и юношеские годы, теперь вновь тревожила Николая Сергеевича. Несказанной радостью полнилась его душа от общения с ней.

В мастерских у Семена Григорьева царило оживление. Механизаторы обхаживали свои машины — комбайны, трактора, прицепные тележки для перевозки зерна. Комбайн Василия Григорьева стоял наготове. Но поля, на которых предстояло убирать рожь, были низинными. И решили еще денек-другой повременить с выходом… Василий намеревался пока вспахать пары и готовил трактор с плугами и боронами.

Возле Василия крутились Миша и Витя. Василий обещал дать им поездить на тракторе по настоящему полю. По загону возле мастерских они трактор водили. И это Мишу и Витю раззадорило…

— Будут механизаторами, — сказал Василий Николаю Сергеевичу о сыновьях, — останутся у нас в колхозе…

— Ну что же, двумя механизаторами будет больше, — ответил Николай Сергеевич, поддаваясь шутливому настроению.

Витя и Миша уехали с Василием. За рычаги сел Миша. Трактор рванулся резковато, неуклюже развернулся при выходе на дорогу.

Паровое поле было за болотом, по ту сторону реки. Раньше озерковцы отправлялись туда всем селом. Кто верхом на лошадях, кто озером на лодках. Инвентарь везли по болотной грязи на волокушах или на санях. Люди жили в шалашах по нескольку дней.

Прямиком, по насыпной дороге, доехали до поля на тракторе минут за пятнадцать. И работы там было всего часа на четыре.

За ужином Миша и Витя рассказывали, как они пахали. Первые заходы сделал Василий. Потом проехал круг Витя и передал рычаги Мише. К концу дня переехали на другое поле. И Миша с Витей работали с дисковыми боронами самостоятельно. Василий с учебником сидел на лужке. Изредка на разворотах вскакивал на трактор, проезжал гон и опять брался за учебник. Он учился в заочном институте и выгадывал минуты для занятий…

Ольга Владимировна смотрела на ребят умиленно. Ей понятны были их восторги. В крестьянских семьях приобщение сыновей к пахоте всегда было событием праздничным. Подросток, выезжая с плугом в поле, гордился, что он может заменить отца или старшего брата. Оставалось незабываемым, как ее братья, да и она сама с сестрой впервые встали в ряд со взрослыми в поле или на лугу.

У Николая Сергеевича возник было соблазн услышать от сыновей, что и они не прочь стать механизаторами… Знал, что тщетно такое надеянье. И то отрадно, что оценили труд хлебороба. Вот и в Василии приметили необыкновенное. И комбайнер он, и тракторист, и шофер, и механик, и агроном.

«Василию и жить бы вот в таком крестьянском доме, как дом дяди Степана. Не чужой он ему, Григорьев».

Эта мысль возникла под впечатлением разговоров сыновей о Василии. И Николай Сергеевич в шутку вроде бы сказал Мише и Вите:

— Вот и учитесь на механизаторов. Будете, как Василий, землю пахать. Жить есть где. А то придется наш дом Василию продать. Не пустовать же ему.

Миша и Витя слова отца всерьез не восприняли. Ольга и Нина тоже не придали им значения. Посмеялись слегка над новыми пахарями.

О доме никто ни слова. Будто и не упоминалось о нем. Для всех, кроме самого Николая Сергеевича, дом был только домом. Строением, куда можно приехать в отпуск. А для него он, пустующий дом, был укором.

Все яснее вырисовывался в сознании Николая Сергеевича смысл разговоров Степана Васильевича с озерковскими мужиками о своей земле, на которой они только и могли жить полной жизнью. Он сознавал, что на нем лежит ответственность за исполнение воли дяди Степана о доме, перешедшем к нему. Но что надо делать, он не знал. И вот возникла мысль о Василии. Сначала она его обрадовала. А потом смутила. «Как это — Василий будет жить в доме дяди Степана? Почему?»

Возвращаясь как-то вместе из мастерских, Василий пригласил посмотреть свой новый дом. Николай Сергеевич согласился не без цели — взглянуть, какой Василий хозяин.

Прошли в огород. Грядки с овощами и картошкой, по краям яблоньки, разные деревца. Хлевушек для коровы и сарайчик возле него в углу участка. Все стояло как-то порознь, само по себе. И глядело вроде бы искоса друг на друга. Не сливалось воедино с домом, стены которого еще белели свежим деревом… Усадьба дяди Степана сразу привлекала глаз уютом. Дом его притягивал к себе все — и грядки в огороде, и деревья, и баньку в зарослях бузины. В центре всего стоял вековой дуб…

Многое зависело и от места, где дом поставлен. И от того, сколько времени живет в нем хозяин. Не одно поколение Григорьевых выросло на своем мыске. И каждый оставил там что-то для других. А дом Василия построен на военном пепелище.

Но если и это учитывать, все равно — дом дяди Степана был крестьянским домом. А дом Василия — и ни то и ни се.

Оглядев дом Василия, Николай Сергеевич подумал, что дяде Степану он не понравился бы. Легкий больно, бобыльский, без хозяйственного удобства. Хозяину из такого дома доску опилить и выстрогать к соседу надо бежать.

Но, может, Василию и не надо теперь того, что требовалось раньше крестьянину, когда он и телегу сам мастерил, и сани делал, и грабли, и рукоятки к вилам, и косьевища выстрагивал.

— Вот и хозяйка пришла, — сказал Василий. Николай Сергеевич оглянулся, а Василий крикнул громко: — Катя!

— А папа уже дома, — отозвалась Катя, входя в калитку.

Правой рукой она вела сына лет четырех, а на левой держала дочку. О дочке, что она есть у Василия, Николай не знал. «Теперь-то Василию трудненько будет выбраться из Озерковки», — подумал он.

Так, наверное, и председатель колхоза думает, побаиваясь, как и все председатели, чтобы такого механизатора не унесло шальным ветром из колхоза.

Жена Василия, Катя, работала дояркой. И сына и дочку брала с собою или в садик отводила, как Клава своих ребятишек.

Катя, ожидая их, остановилась у крыльца.

— Зашел вот взглянуть, как вы живете, — сказал Николай Сергеевич. — Здравствуйте! — Протянул руку сыну. — Как тебя зовут? — спросил.

— Костя, — ответил мальчик бойко.

Катя была в легком ситцевом платье, босоножках, еще мало ношенных. Пучок тугих русых волос был привычно уложен на затылке. И о ней, как и о Василии, Николай Сергеевич подумал, что и она лишена предубеждения, будто чем обделена, в отличие от горожанина.

Вошли в дом. Василий остался в сенях. Катя пригласила Николая Сергеевича пройти в комнату, а сама отправилась на кухню.

Дочь увязалась за матерью, а Костя вытащил свои игрушки… Николай Сергеевич разглядывал комнату. Возле стенки — полки с книгами, у окна — столик. Все сделано, видимо, руками хозяина. И дерево похоже на красное. Он не сразу догадался, что это ольха. «Красивое дерево… Значит, мастер, раз оценил ольху…» И спросил Костю: