Павел Кочурин - Преодоление

Он смотрел в окно, молчал. Чувствовал, что Нина хочет его о чем-то спросить. Ждал ее вопроса. Обернулся на взгляд дочери.

— Папа, — преодолевая робость и стыдливость, произнесла Нина, — а ты тогда любил мать Вити?

— Любил! — ответил он прямо, без раздумий и не допуская никаких дальнейших объяснений.

Нина как-то поникла, спрятала лицо.

— Я люблю твою маму, — он подошел к дочери, взял ее голову в свои руки. — И тебя очень люблю, Нина. Очень люблю. И Мишу люблю, и Витю. Одинаково всех вас люблю, и каждого по-разному. Не могу я вас не любить. И Володю люблю, но только совсем по-другому. А без нашей мамы, дочка, я никогда не был бы счастлив. Тебе-то не надо ни в чем сомневаться. А мать Вити и Володи, если уж так тебе хочется знать, я и сейчас жалею. И уважаю. Она как человек заслуживает уважения. Но это маму не обижает.

— Спасибо, папа, — проговорила Нина с какой-то легкостью и непринужденностью, будто у них и не было трудного разговора.

В начале октября, в первую субботу, Витя пришел к отцу не один. Дверь открыл Николай Сергеевич. За спиной Вити мелькнула фигура парня в форме моряка торгового флота. Витя и моряк вошли в переднюю. Николай Сергеевич поздоровался с Витей и взглянул на парня. Витя, отступив в сторону, с задором воскликнул:

— Отец, отгадай, кто это?

— Володя!.. — Вырвалось у Николая Сергеевича. Твердости в догадке не было. Но иначе Витя и не спросил бы.

Моряк застенчиво улыбался. И тогда Николай Сергеевич, уже уверяясь, сказал:

— Здравствуй, Володя!..

Помедлил, приглядываясь пристальнее, шагнул к нему. Протянул руку, сжал его ладонь в своей руке. Обнял.

— Здравствуй!.. — повторил.

Ладонь у Володи была широкая и жесткая. Не такая, как у Вити. Чужая для Николая Сергеевича ладонь, непривычная.

И это ощущение незнакомой ладони остановило вдруг душевное движение.

Что дальше сказать Володе, Николай Сергеевич не знал. Растерянно замешкался. Ожидал Володю и был готов к тому, что Володя назовет его отцом и что сам он отзовется. Все это должно было произойти сразу же, как только Володя войдет в дверь. Но вот не произошло. Произошло другое, непредвиденное.

Молчаливое разглядывание друг друга затягивалось. Витя немо, с беспокойством взирал на отца.

— Ну, Витя, ты будь хозяином… Раздевайтесь, — стараясь побороть неловкость, проговорил Николай Сергеевич. И тут же окликнул Ольгу: — Оля, Володя приехал!

Володя стоял в передней возле вешалки. На лице как возникла, так и закостенела гримаса принужденной улыбки. Все трое улыбались, как перед фотографом.

Трудней всех в эти длинные секунды было Володе. Он пришел к человеку, фамилию и имя которого они с Витей носили. Надеялся, что сразу же возникнет доверие… Витя уверял, что так все и будет. Уговаривал не стесняться. Может, и советовал, как самому Вите советовал Миша, назвать Николая Сергеевича отцом… Но Володя оробел. То чувство, с которым он шел сюда, приглохло.

Было тяжело на него смотреть. Возникала унизительная жалость к парню, которую Николай Сергеевич не знал как преодолеть. Володя ускользал от его взгляда, прятал глаза.

Видя какое-то оцепенение их обоих, растерялся и Витя.

Ольга Владимировна откликнулась торопливо, попросила обождать. Щелкнула глухо в кухне дверца холодильника, полилась вода из крана в раковину… Они ловили звуки на кухне, будто только этим и занятые…

Володя зачем-то поднял чемодан, оставленный было посреди передней. Пытался найти для него место в сторонке. Николай Сергеевич перехватил чемодан, поставил за уступом в коридорчике.

«Пришли прямо с вокзала… И домой, к матери, не заходили…» Эта догадка растревожила.

— Ждал я тебя, Володя, — вымолвил он наконец. — А вот встреча все равно получилась неожиданной, — неловко взял Володю за плечи, приблизил к себе.

Володя мягко подался, тоже несмело обнял. Робость Володи показалась робостью ребенка.

— Ну здравствуй, Володя, здравствуй, — повторил он, глядя на него новым взглядом. — Раздевайтесь же.

Вышла из кухни Ольга Владимировна.

— Вот теперь у нас все в сборе, — сказала она. Без объяснений и оговорок включила Володю в свою семью. — Здравствуй, Володя! Витя, что же ты держишь брата в передней, проходите в комнату… — оживила все разом, привела в движение.

На голоса вышли сначала Миша, потом и Нина.

А Николай Сергеевич, не сразу отключаясь от своих мыслей, подумал почти что механически, что Ольга не его упрекнула, а Витю, почему он держит Володю в передней. Он-то уже должен привыкнуть.

Ольга Владимировна спросила Володю, давно ли он приехал.

— Только что с поезда, тетя Оля, — ответил Витя. — Встретил его на вокзале — и сразу же сюда.

К Нине и Мише Володя отнесся как к сестре и брату. Назвал их по именам.

Зная от Вити приметы Володи, Николай Сергеевич глядел на него с той самой опаской, с какой глядел когда-то и на Витю… Но схожести с тем человеком не находил. Хотя, наверное, и была схожесть, должна быть. Но тот человек не держался в его памяти.

У Володи были глаза серые. Не хотелось верить, что и у того серые. Глаз своих тот не показал. Из комнаты уходил, не глядя на осмеянного мужа. Если бы взглянул… Но и так было ясно, чьи у Володи глаза. Не карие, не материны. И все же мнилось, что у Володи другие глаза. У того был взгляд с холодным, стальным блеском. Таким взглядом он и посмотрел на майора, вошедшего непрошеным.

Все это увиделось почему-то сейчас. До этой минуты не вспоминалось. Не нужно было вспоминать.

Володя рассказывал о море. Николай Сергеевич слушал его, спрашивал о незначительном. И все время приглядывался к нему, сердясь на себя за это. Но постепенно привыкал к облику Володи и успокаивался. Володя говорил увлеченно, глядел открыто и прямо. Похожий, прямой взгляд был и у его матери, Нины Степановны. Пережив войну и блокаду, она смело и свободно глядела на мир, в глаза людям.

Мысль, первоначально было угнетавшая, что Володя будет напоминать о чем-то неприятном, показалась мелкой. «Что же тут меня должно задевать? Наказан не я. Володе он чужой, а не я. И матери Володи чужой он…»

Володя сказал, что его оставляют, как и многих выпускников, в Балтийском пароходстве, с припиской к порту, где находится их училище. И теплоход назвал, на который его направляют помощником штурмана. Николай Сергеевич прислушивался к его голосу и наблюдал уже за Мишей и Ниной: как они? Нина была дружелюбна. Будто появление Володи что-то смирило в ней, А Миша был хмур, недоволен. Ольга спрашивала Володю, где он будет жить, кто у него товарищи? Наверное, Ольга и Мишу так бы расспрашивала.

Николай Сергеевич замечал на лице Володи, в его глазах какую-то готовность к защите. Может, Витя говорил ему о Нине… Подобное в глазах было у Нины Степановны, когда она пришла в институт к нему.