Павел Кочурин - Преодоление

— Кончина к Дарьюшке, страдалице, тут пришла. Как же не приметить место, — с верой в добродетель, с состраданием сказал он. — Дерево и будет память держать по покойнице.

Перед отъездом наведались к могиле. И прямо с кладбища вышли к автобусу.

Озерковка встретила их безлюдьем.

Все, от мала до велика, с самого раннего утра уходили из села на озеро и на реку. Косили косами, срезали серпами, ножами и дергали руками в заводях осоку, уточник, разную другую водяную траву. По берегам и в низинах ломали ветки — ивняк, осинник, березняк. По ночам в лодках по озеру переправляли все к селу и перетаскивали вязанками от берега к своим домам.

Николай Сергеевич в первую ночь, как приехали из Сытнова, не мог уснуть. Метался, пока не утихало озеро. Оно настораживало странными, непривычными звуками. Наводило на разные мысли. Слышались осторожные плески воды, стук случайный, тревожный говор, шуршание травы и веток…

В полночь вышел из дому. Прошел на мысок. И там ловил движение озера. Гадал по глухому его гулу, скрытому во тьме, судьбу самих озерковцев. Они ожидали бедственную зиму. Бились из последних сил, добывая прокорм для своих коров-кормилиц.

А он вот скрытно выходил и подслушивал эту тайную от всего мира жизнь своих односельчан. И казалось в кромешной ночи, что беда охватила всю землю.

На этот раз Костромичевы чувствовали себя неуютно в Озерковке. Выглядели посторонними. Как не вовремя явившиеся гости.

В доме, в его комнатах, тоже находиться было тягостно. Будто только что вынесли из него покойника. Настораживала затаенность запустевшего помещения.

Дом дяди Степана на этот раз не хотел их принимать. Угрюмо и требовательно молчал. А они ничего не могли ему дать. И потому он гнал их, выживал. Они мешали ему, недужному, тем, что наступали на половицы, стучали дверьми. Все в нем скрипело, трещало, наводило на недобрые предчувствия.

В огороде и вокруг была одичалость. С кустов смородины свисали обглоданные листья. Деревья насуплены и напряжены, будто заняты той же мыслью, что и люди. Только дуб напротив веранды стоял могуче и гордо. Он тянул соки из глубины земли, доступные только его корням.

Утром, разбитый и усталый, Николай Сергеевич не утерпел, пошел к Семену. Сели в тени за стеной мастерских. О жизни села молчали. Бессмысленно было говорить. Знали оба, что надо пережидать. Семен находил себе работу в мастерских и всегда был при деле. Но при деле не таком необходимом, не обязательном. И, чувствуя это, сказал Николаю Сергеевичу:

— Тут такое у меня теперь… К будущему готовлюсь. К озимому севу и к весне. А зиму, оно, конечно, надо одолеть. Трудно. Но иначе как? Руки нашему брату нельзя опускать. Ну да, привычно, — объяснял он, боясь, что Николай Сергеевич не оценит его стараний. — Скотину убережем, так и в остальном не пропадем. Не прежние годы. Старики и те не помнят такой засухи. Василий, тот на болоте с мелиораторами. Высохло болото, так работать на нем самое время. Тоже, значит, под будущее делает.

— Миша с утра ушел туда к нему, — сказал Николай Сергеевич.

— Там у Васьки дела, — восхитился Семен.

— А мы вот денька через два уезжать собираемся.

И Семен согласился, не стал уговаривать подольше погостить.

— Да оно и верно, — сказал он. — Не отдых у нас в такое лихо.

В тот же вечер зашел на мысок Нил Покладов. Тоже, как и Семен и Клава, посочувствовал приехавшим. О себе сказал, что торопится. Вот приходится о корове думать. С озера по пути и завернул. Как не зайти. Слышал, что приехали.

Николай Сергеевич и на этот раз попросил Нила закрыть дом, когда выпадет время.

Все колхозные трактора были брошены на болото и устройство дороги через топи к Тонково. Об этом Семен и завел разговор с Николаем Сергеевичем, когда он на другой день опять пришел к нему. Семен вроде бы не совсем одобрял такие действия. Не мог смириться, что техника крестьянская не на полях, а на стороне где-то. Раз лето, должна она быть в поле. Словно бы речь шла о человеке, решившем делать не то дело: в сенокос — плотничать, а в жатву — рыбу ловить.

Он страдал, что лето проходило, а вокруг ни стожка сена. Это на их-то лугах-покосах? Николай Сергеевич понимал, что Семен сердится не на то, что осушают болота и строят дороги. Для него было немыслимо, что хлебороб не подходит к своим машинам — к косилкам, жаткам, к комбайнам, плугам и боронам. Вроде бы они и не нужны. А сам Семен мельтешит возле них. Отлаживает, смазывает. А они стоят забытыми. И это его выводит из себя.

В минуты находившего на него недуга он вышагивал поодаль от них, косился. Спотыкался, оступаясь на протезе. Иногда останавливался возле какого-нибудь «бездельника». Глядел в упор. Сплевывал в сердцах:

— Тьфу ты!

Отходил от греха подальше быстрым шагом. Поворачивался, просверлив лунку в сухой земле мертвой ногой. Чего доброго, в такую минуту он мог и покалечить «тунеядца».

Техника для Семена была живой. И потому обязана трудиться. С машинами, как и с полем, с землей, он разговаривал, делился своей мечтой по-крестьянски.

Но сердился он на свои машины оттого, что на другое ему, крестьянину, сердиться нельзя. На землю, на небо не годилось хлебопашцу сердиться, гнев проявлять. Это высшее. То, что и самого хлебороба породило. И как все случилось с землей, с небом — так и должно было случиться. На засуху Семен не роптал. Говорил смиренно, как и раньше мужики говаривали: «Как-нибудь уж. Не пропадем».

Иногда к мастерским к Семену подгоняли трактора. Подъезжали «дорожники» или «болотники». (Так Семен называл своих механизаторов, занятых на дороге и осушке болота.) Тут уж он, поворчав для виду, с прежним усердием брался за дело. Осматривал и налаживал их машины. Веселел. Потом опять угрюмо ходил по опустевшему двору своей базы.

Семен не доверял стоявшей без движения технике. И потому боялся, как бы ее, ненужную тут, не забрали туда, где она позарез необходима. Это было тайным страхом Семена. Он его и Николаю Сергеевичу не сразу высказал. Стыдился этих своих мыслей.

— Что слышно, Николай, — начал он разговор издалека. — В других-то местах как? Скажем, на сибирских землях или там в Казахстане, на целине, хорошие урожаи?

Николай Сергеевич ответил, что, по газетам судя, там выдался урожай. И тогда Семен спросил нетерпеливо:

— Уберут они его сами? С техникой-то как там? Достаток полный?

Николай Сергеевич не знал, как там с техникой. Но для сомнений оснований не было. Подумал было, будто Семена грызет совесть, что у них стоят комбайны, когда там их нехватка для уборки хорошего урожая. Но Семен тут же и выдал себя:

— Из МТСа сразу бы комбайны наши махнули. «Починщик» бы живо нашелся и ухнул туда. «Передовиком» прослыл. А колхозные-то, может, не тронут. Конечно, оно и надо бы помочь. Но, если рассудить, что нашей технике там делать? Потом в рухлядь все превратят. А после сам кукуй…