Павел Кочурин - Преодоление

— А вы знаете, какая здесь клюква была? — преодолев в себе чувство огорчения, спокойно спросил он. — И не только клюква, а много и другой ягоды. Редкой теперь. Нигде ее, пожалуй, уже и не найдешь. — Хотелось смутить Василия и Мишу. Больше, пожалуй, Мишу. Да и Осипова урезонить. — А песен тут сколько напето девками! Выход на болото «за ягодой» был любимым праздником всего села.

«Больно уж много у них у всех благодушия», — подумал Николай Сергеевич об Осипове, Василии и мелиораторах, совсем еще молодых парнях. «А с землей, когда на ней работаешь, ею живешь, надо быть на равных. Чтобы и тебе, и ей было хорошо», — опять подступила строгая болезненная мысль. И он сказал примолкшим в какой-то вроде бы неловкости мелиораторам:

— Озерковка наша тем и отличается, что вокруг нее богатые болота. Уничтожить их — все равно что редкое растение с земли сжить. Или живность, тоже единственную в мире, извести. Скажем, жирафа, — не щадил уже он ни мелиораторов, ни Василия, ни Осипова. И Миша пусть слышит. — Тут у нас, с этого болота, осенью в небо журавли поднимались. Выстраивались над селом в прощальный клин и улетали до весны. Вот как было. А теперь что? Ну будет поле. А журавлей не будет!.. И чуда не будет. Вот ведь какое дело-то, ребята.

Но разговорами этими он больше растревожил себя. Высказал, что осело на душе. А там, в душе, стало еще тоскливее. Вот на глазах, здесь, на его земле, не стало того, чего уже никогда не создать. И не враги какие-то виноваты, а сами. Уничтожено дорогое сердцу. Понимал, что обижает и Осипова, и Василия, и всех других мелиораторов. И Мише наносит рану, его мечте об особом поле… Но сдержаться не мог. Высказал все им.

Они молчали, озадаченные.

Потом один парень, посмелей и поговорливей, незнакомый Николаю Сергеевичу, сказал:

— Для ягод и других болот у нас вдоволь. Соколье болото теперь рядом стало. Рукой подать от этой дороги. На нем и ягода покрупнее. Его-то уж не распашешь. Там и сейчас трясины нехоженые. А здесь что? Высохло все. А журавлей давно уже не слышно. Наверное, до нас еще перевелись.

Парень говорил без сожаления о том, чего нет. Просто все у него как-то происходило.

Осипов остался задумчивым. И, похоже, жалел, что в неожиданную сторону повернулся разговор. Он понимал Николая Сергеевича. А вот понимал ли парень? И поймет ли скоро? А надо, чтобы сейчас понимал.

— К природе следует относиться как к живому существу. Она часть тебя, — сказал Николай Сергеевич скорее опять же не парню, а себе. Потому что он это тоже со всей серьезностью начал понимать только вот сейчас. Потому и повел весь этот разговор так вот обидно, наверное, для этого парня.

Видя, что вопреки своему желанию, досадил людям, увлеченным работой, и больше всего, пожалуй, озадачил Мишу, он спросил Василия, чтобы сгладить неловкость:

— А не помнишь, Василий, не возле этой сосны отходила тропинка к тому Соколью болоту? — прихлопнул ладонью по коряге, на которой сидел.

— Где-то вроде бы тут, — ответил Василий.

И Николай Сергеевич обрадовался встрече со старой сосной, пусть уже и превращенной в корягу. Может, и не с той самой, которую он помнил, но все же…

— Когда прилетали и садились на это болото журавли, мужики запрещали нам, ребятишкам, бегать сюда, — сказал он, просто уже вспоминая. — За честь считали, что они тут у нас место себе облюбовали. Переживали, когда журавли пролетали мимо. Видели в этом дурную примету. Искали виновника, кто помешал. Колдунью Аниску винили было.

Василий тоже размечтался, задело и его.

— Болото хорошее было, — вымолвил он. — Верно, что домашнее. Мы пацанами тоже бегали. А потом как-то некогда было. Сейчас на Соколье все ходят. А это высыхать стало, как канавы прорыли вокруг. Полей настоящих нет у нас. А тут будет настоящее, на высыхающем болоте. — Василий и утверждал что-то, и в чем-то уже сомневался.

И все же Василию, как и Николаю Сергеевичу, жаль было своего болота. Не теперешнего, а того, которое было до прорытия пагубных канав. Его тоже пугала сила человека. Было одно, а стало другое. Но это другое — искусственное, не природой данное.

Значит, силой человека надо не только гордиться, но и бояться ее. Вдруг как-то наизворот подошли назойливые мысли к Николаю Сергеевичу.

«Нужно ли было превращать это болото в поле? — спросил он себя уже более тревожно. — А если тут что-то недопонято еще Василием? Да и не только Василием. Пройдет время, и это, недопонятое сейчас, будет понято кем-то позже. И люди придут к мысли, что болото человеку не менее нужно, чем поле. Но поле не превратишь в болото. И не потому, что жаль будет из поля делать болото. А просто это не под силу человеку. Это может сделать только сама природа. А ей для этого надо века. Мужики об этом знают, говорят, ропщут. А вот Василий пришел со своими машинами и за какие-то дни уничтожил вековое. И журавлей нет…»

Он, слушая Василия, молчал. Глядел с тоской на поверженную землю. Знал, что пройдет неделя, другая — и все тут преобразуется. А потом наступит весна. И он сам будет в изумлении от поля на этом болоте. И все, кто не знал этого болота, будут хвалить мелиораторов и Василия за это поле.

Чтобы примириться с мыслью о пропавшем Малом Клюквенном болоте, Николай Сергеевич рассказал мелиораторам слышанное от стариков о Соколье, болоте, которое остается.

Соколья уходила в соседнюю область и тянулась километров на триста. Будто бы к тому болоту подходили татарские орды. И оно остановило их. Потому Соколья считается священной. В далекой древности на месте того болота было озеро. Где-то посреди Сокольи виднелись и сейчас мачты кораблей, заросших мхом. До них можно было добраться только зимой. Николай Сергеевич помнил, кто-то из стариков рассказывал и о мачтах, что будто ходил туда из любопытства и доходил до мачт, трогал их руками…

— Соколью, это верно, уж никто не распашет, — сказал он, восхищаясь мощью Сокольи и веря во все, что говорили о нем. — Вот сказы о нем навеки и останутся.

Может, впервые не только Миша, но вот и мелиораторы, и Василий, и Осипов услышали необычное о своих болотах. И тоже кому-то расскажут…

Свадьба Володи намечалась на середину сентября. Костромичевы получили приглашение от жениха и невесты. Было отдельное письмо от Володи. Он особо просил и отца, и тетю Олю, и Нину с Мишей приехать на их свадьбу с Галей. Вроде бы как сомневался в чем-то. Николай Сергеевич почувствовал скрытую тревогу Володи. Тут же ответил ему, заверил, что все они обязательно будут.

Ольга высказала было опасение, что Нине и Мише придется пропустить неделю занятий.

— Дай мне тоже надо ли ехать? — усомнилась она. — Как к этому отнесется Нина Степановна?.. Володя рад будет, а вот как мать и бабушка? Тебе-то, конечно, надо ехать.