Павел Кочурин - Преодоление

— Я рад за Володю, — начал он разговор, как только они вышли на набережную и простились с Иваном Евгеньевичем. — Галя умная девочка и добрая. Как ты думаешь, дочка?

Нина пожала плечами, вроде бы соглашаясь. Но не ответила.

— Она мне тоже понравилась, — сказала мать. — Она отзывчивая, это верно. Володя — моряк. И надо, чтобы жена у него была добрая и терпеливая.

— Она, наверное, как ты, мамочка, чем-то тебя напоминает, — сказала Нина, прильнув ласково к плечу матери. Но Николай Сергеевич в тоне слов дочери уловил оттенок не совсем одобрительного отношения к характеру матери. И вроде бы какого-то уже своего понимания брака, женитьбы и замужества.

— Ты, дочь, угадала мои мысли, — ответил он ей, стараясь не выдать себя. — Это верно. Нам с тобой крупно повезло, что у нас такая мать.

Нина опять прижалась к плечу матери, слегка смутилась. А мать ответила ей тоже как бы шутя:

— Вот, дочка, знай…

— А может, и не надо мамочке быть такой терпеливей? — то ли отцу, то ли матери сказала дочь.

— Терпимой ты хотела сказать, дочка! — поправил отец. — Это другое. Это мы с тобой к такой терпимости, а подчас и прямому испытанию вынуждаем мать. У тебя в характере больше моего. Хотя такое и льстит мне, но… В природе гармония господствует: мы с тобой за счет матери добрее, человечнее становимся… — Про себя подумал: «Да, у дочери уже выявляется характер. И характер не простой».

Ольга рассмеялась:

— Я вам все прощаю и дарю частицу своей доброты, как дочь считает, отпущенной мне чересчур. Вам ее и вправду обоим иногда не хватает. А терпимости — ее не хватает всем, и мне иногда.

— Ну уж тебе-то, мамка… — начала было Нина.

— Да хватит вам об этом, — остановила мать. — А за Володю я счастлива, пусть у них все ладно будет.

В номере Николай Сергеевич поделился своим беспокойством с Ольгой, что ему сказать и как себя вести на свадьбе?

— А если настоящий отец Володи погиб? Тогда какое у меня право называть его своим сыном?

— А если нет? — спросила Ольга. И ответила: — Не в этом сейчас дело. Он называет тебя отцом, видит в твоих отношениях к нему отцовское чувство. Раз оно у тебя есть, так в чем же тебе сомневаться?

Эти слова Ольги внесли окончательную ясность в его мысли.

Они вышли в город. Узкой улочкой от гостиницы поднялись на холм к старинной крепости и храму с высокой колокольней. С холма был виден порт и весь город с парком внизу. Обошли крепость, осмотрели храм и спустились в парк. Сели на скамейку. Николай Сергеевич подложил под ногу свою палку, отдыхая от ходьбы. Глядел на мачты кораблей в порту. Мачты издали напоминали деревья с обрубленными сучками. Такие деревья видел он в старом сосновом бору в Белоруссии. Они шли тогда маршем по этому бору. Впереди был подлесок, а за ним оголенный бор, где долго стояла оборона. Накануне тут прошел бой… Те сосны напомнили ему тогда мачты. Это и другие заметили и сказали о кораблях и мачтах. А теперь корабли напомнили о боре. Об этой памяти он умолчал. Назойливыми и пародийными могли показаться сравнения. Говорить он не стал, но сравнение пришло, и он не мог от него отстраниться.

Не заметил сразу остановившегося чуть поодаль от скамейки немолодого уже моряка торгового флота. Моряк прошел было, подумал, постоял и опять вернулся. Ольга сказала, когда моряк сел на свободную скамейку наискосок от них:

— Никак признал тебя, отец?

Взгляды моряка и Николая Сергеевича встретились. Моряк встал, подошел и спросил:

— Это вы, майор?.. — замялся, вспоминая фамилию, но вспомнить не мог.

— Я, — ответил не сразу Николай Сергеевич, и веря и не веря в догадку. Хотел было привстать, высвободил трость из-под ноги, но не встал.

Встреча произошла с человеком, с которым не будет взаимных добрых и приятных воспоминаний. Об этом сразу и подумалось. Но встреча эта может что-то изменить и в судьбе Николая Сергеевича, и в судьбе Володи. Но изменить вряд ли в лучшую сторону. А может — и в лучшую, в добрую.

Вот и станет сейчас ясно многое, очень многое.

Моряк подошел ближе, снял форменную фуражку и вытер лысую голову платком, уже не скрывая своего состояния.

«Так вот я от кого слышал фамилию Шадрова… Уходя из комнаты, он бросил тому, второму: «Шадров просил зайти!» Как все обернулось. И Володю он знает. Но знает ли, кто Володя? А может, и это знает. Вот как все… Завтра на свадьбе Володи будет у этого человека встреча с Ниной Степановной и с Лидией Александровной. А может, и была уже? Сейчас все и выяснится».

Николай Сергеевич встал. Сделал он это неторопливо, как бы напоминая о прежних отношениях, что радоваться и теперешней встрече у него нет оснований. Но теперь-то они знают, чего им ждать друг от друга.

— Здравствуйте, — сказал он моряку.

— Здравствуйте… — ответил моряк. — Я рад, что вас увидел… — Скосил взгляд на палку Николая Сергеевича, на левую руку. Но ничего не сказал. Запоздало поздоровался с Ольгой Владимировной и Ниной, поклонился им.

— Моя жена и дочь, — в ответ на его поклон, чтобы уже все было ясно, сказал Николай Сергеевич.

Моряк снова поклонился, назвал себя:

— Кусанов Константин Васильевич.

Ольга Владимировна молча кивнула. Она выжидала, догадываясь, кто этот Кусанов. Нина промолчала.

Николай Сергеевич показал на край скамейки, сказал моряку:

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Имя и отчество его не назвал. И сам тоже не отрекомендовался. Остался для Кусанова майором.

Сидели какое-то время молча, каждый подыскивал слова, с которых надо начать разговор. Николай Сергеевич медленно, нехотя повернул голову в сторону моряка. Ему и надо было начать разговор, раз он не принял сразу, отверг проявленное было Кусановым дружелюбие.

— Мне вас надо об одном очень важном для меня обстоятельстве, Константин Васильевич, спросить. — Посмотрел перед собой, глянул на жену, на дочь, как бы раздумывая, удобно ли будет продолжать разговор при них.

— Я к вашим услугам, — выждав, сказал моряк, принимая жесткий, но корректный тон разговора. — И буду искренен с вами, — добавил он, опять не сразу, а как бы что-то еще обдумывая.

Николай Сергеевич все еще медлил. Похоже, не решался заговорить при дочери. Ольга Владимировна, видя его замешательство, сказала, что они пойдут погуляют.

— Да нет… останьтесь, — решился он и остановил жену и дочь. И тут же обратился к Кусанову с прямым вопросом: — Ваш сослуживец жив, известно вам что-нибудь о нем?

— Орест? — переспросил Кусанов и ответил сразу: — Жив! Служит в нашем пароходстве.

— Ну вот, мне и надо было это узнать, — проговорил Николай Сергеевич. — Спасибо вам за это известие… — Ему действительно в этот момент ничего больше не хотелось знать об Оресте. Но он не ожидал, что известие о том, что он жив и здоров и работает в этом городе, его так встревожит. Чувствовал, что эту тревогу выдал в себе. — Я рад, что мы встретились с вами именно сегодня, Константин Васильевич, — сказал он, стараясь быть дружелюбным.