Павел Кочурин - Преодоление

Володя с искренним радушием отнесся к Ольге Владимировне. Нину отрекомендовал двум своим товарищам сестренкой…

— Это мои товарищи, отец, вместе учились, — представил он этих же парней.

Ольга Владимировна попросила Володю познакомить с матерью. Но Лидия Александровна успела что-то сказать дочери, и они вместе направились в их сторону. Володя взял мать под руку:

— Тетя Оля, а вот и моя мама… А это сестренка. Ну, а с бабушкой знакомы.

С Николаем Сергеевичем Нина Степановна поздоровалась сдержанно, выражая в жесте, в голосе благодарность, что он приехал. Сдержанность была от какой-то еще внутренней скованности, неловкости.

— Володя у вас, Нина Степановна, хороший сын, — заметив ее несвободу, заговорила с ней Ольга Владимировна. — И я от всей души желаю им с Галей счастья. И Витя отзывчивый, добрый. С детьми вас искренне можно поздравить. Большое это счастье, когда хорошие дети.

— Спасибо вам, Ольга Владимировна, за вашу доброту и к Володе, и к Вите, — ответила Нина Степановна. Разволновалась, извинилась и отошла в сторону.

За свадебным столом Николаю Сергеевичу было определено место напротив родителей невесты. И, по обычаю, ему первому полагалось сказать слово о женихе.

Он встал, не зная еще точно, какие слова скажет. Глянул на Володю и Галю.

Между Николаем Сергеевичем и Ниной Степановной сидела Лидия Александровна. Они обе глядели на него. Глядели, не видя его, а только ожидая. Боялись видеть…

— Володя — мой родной сын, — сказал Николай Сергеевич подчеркнуто. Помедлил. Увидел Нину Степановну. Сам собою обратился в ее сторону взгляд. Бледность с ее лица сошла. Она вся будто оживала, засветилась. Унимая волнение, она стала переставлять и передвигать возле себя тарелку, нож, вилку.

Лидия Александровна поднесла руку к лицу, как бы стирая выражение напряженного ожидания.

Мать и дочь больше всего и ждали такого его признания. И боялись, так ли он все скажет. Он и сам боялся. Боялся, чтобы не было неискренности. Боялся матери и бабушки Володи, самого Володи. Боялся жены и дочери, как поймут они его слова? Но вот сказал и почувствовал во всем правду этих слов.

Он переждал секунду или даже долю секунды… Переждал и заговорил уже с полной свободой:

— И конечно, я могу сказать о сыне своем только хорошее. Главное, он добрый, искренний и честный. Пусть это Галя запомнит. Знаю, уверен, что она потом сама подтвердит, а сейчас мне должна поверить. Хотя, думаю, она и сама кое-что уже знает о его характере. Не очень у него все складно в детстве сложилось. В войну он родился. Но теперь все прошлое. Сейчас Володя вступает в моряцкую, нелегкую, но интересную жизнь. Жизнь трудовую. Роднится с семьей моряков Шадровых и будет держаться моряцких традиций. Самокритично признаюсь, что всем хорошим Володя обязан не мне, а своей матери, Нине Степановне, и бабушке, Лидии Александровне. Им от меня большой поклон за сына. Хорошего будущего семьянина и хорошего мужа. Володе и Гале я желаю настоящего, огромного человеческого счастья…

Николай Сергеевич подошел к жениху и невесте. Поздравил. Володя прильнул губами к его щеке:

— Спасибо, отец, — сказал он растроганно.

— Счастья тебе, сын, большого счастья с Галей. И тебе, дочка, большого счастья с Володей.

Он сел. Было шумно от возникших разом разговоров, звяканья бокалов, веселых выкриков. И сквозь эту занятость гостей собой, как тайну, он услышал из-за спины Лидии Александровны:

— Нет, и ваша, Николай Сергеевич, и ваша заслуга. Ваша больше, чем моя. Много больше, — страдая и прерывая голос, криком души высказала Нина Степановна. Высказала для него одного.

Тут же повернулась в другую сторону. Ее что-то удержало от рыданий. Наверное, одно только — стыд унижения перед Ольгой Владимировной.

Потом встал Иван Евгеньевич. За столом стихли. Гости выслушали и его, что он говорил о невесте.

А дальше уже пошло все так, как и бывает на свадьбах.

Товарищи Володи и подруги Гали, родня кричали «горько!». Пили за жениха и невесту.

Двое моряков, пожилых уже, как можно было понять — ветераны войны, уединились в сторонке и вели между собой беседу, оба увлеченные разговором. Говорили не о войне, а о молодежи, глядя на ее веселье. Вот уже они, молодые, родившиеся после войны, выросли. Совсем стали взрослыми. И женятся, и замуж выходят. Войны не знают, которую они перенесли. Но все равно — это военное поколение. Изживают вместе с отцами ту смутность, как отраву. Через родителей своих ее чувствуют. Так она у них и осталась в крови…

Николай Сергеевич уловил этот разговор интуитивно. Задели всего два слова. «Война» и «родившиеся». И он не мог уже не прислушаться. Сквозь всю свадебную разноголосицу угадывал отдельные слова и по ним складывал суть разговора. Разговор был близок его душе и его настроению. Вступить в беседу он постеснялся. Может, свел этих людей случай, и вот они рады поговорить. Что тут постороннему встревать. Да и не в беседе было дело. Остро, до ощущения физической боли в груди, он вдруг почувствовал, понял, что, случись все у него с Володей по-иному, не будь он сейчас у него на свадьбе, из жизни его самого невосполнимо ушло бы многое. Навсегда утерял бы душевный лад. И тосковал бы неосознанно, как тоскуют в предчувствии беды.

Кусанов на свадьбу не пришел. Прислал Гале и Володе поздравления и подарки. Иван Евгеньевич попенял одному из моряков, который говорил о войне, что Константин Васильевич прихворнул не вовремя. Тот ответил:

— Прихворнул! Наше дело такое. Зашел было к нему давеча, думал, вместе пойдем. А он в кровати. Навеки, брат, в нас эти вериги от нее. Ты-то, Иван, теперь держись. Молодцом и держись, как есть.

Заметив, что Николай Сергеевич прислушивается к их разговору, Иван Евгеньевич сказал ему, отойдя от пожилого моряка:

— О товарище своем старом спросил, с войны дружим. Инженер порта. Досталось тоже человеку: трижды ранен, в десантах участвовал. Родители его погибли, а сын потерялся. Жена чудом спаслась с маленьким сыном и дочкой. Из Прибалтики тогда уходили. Ищут вот все сына. Не верят, что погиб.

Нина Степановна держалась в стороне от веселья. Сидела за столиком с новыми родственниками, дядей и теткой Гали.

Ольгу Владимировну развлекал Иван Евгеньевич, танцевал с ней. Дважды приглашал и Нину Степановну, но она отказывалась, просила извинить. И он опять приглашал Ольгу Владимировну.

— Вот и спасибо, Иван Евгеньевич, — сказал Николай Сергеевич, — я-то плохой танцор, вечные упреки сношу по этой части.

Нина была с компанией молодежи, ближе к жениху и невесте. Ее опекали подруги Гали. Иван Евгеньевич сказал шутливо Николаю Сергеевичу и Ольге Владимировне, что их дочь, вслед за сыном, может избрать морской город местом своего жительства.