Павел Кочурин - Преодоление

— Вот ведь, забываю все остеречь, — тронул за руку Ивана Евгеньевича. — Там у правого берега не все ладно. Немцы снаряды в войну поутопили. Дорога по льду проходила. Водолазы повытаскивали, но где разыскать. Лет семь, кажись, в большую бурю взрыв случился. Снаряд, а может, и бомбу волной подняло и на камни швырнуло. В озерушке-то нашем чего только не схоронено. Так-то ничего. Если вот буря. Тогда на озере как на океане… Шальное оно у нас больно в бурю-то.

Предвкушая хороший лов, Володя с Иваном Евгеньевичем и Мишу уговорили утречком на рыбалку. И Завражный советовал ему поудить.

— Чего же не сходить. Это удовольствие-то вспоминается и опосля. Больше-то нынче не будет такого лова. Вот и ступай с ними. А то все в поле да в поле. Передохни, побалуйся немного.

И Миша соблазнился, поверив старику в какой-то фантастический клев в это августовское полнолуние.

— Завтра ведь воскресенье, — сказал ему Володя. — Возьми себе выходной. — Потрепал его по волосам. — Давай жерлицы подготовим. Блесны подберем.

Миша с Володей занялись подготовкой к рыбалке. А Николай Сергеевич с Иваном Евгеньевичем остались за столом с Завражным. Попивали бутылочный квасок приготовления Зои Петровны.

Начатый разговор об озере, о рыбалке соскользнул к разговору о военной поре. Старик рассказывал, как в лихую годину, в саму войну, озеро кормило их. А когда Озерковка была под немцем, он стал добытчиком провианта для партизан. И немцы тоже на озере промышляли. Глушили рыбу взрывами.

— Что только не вытерпело оно, сердешное, — все переживал старик, жалея живой жалостью свое озеро. — Рвали его огнем, кидали все. И машины разные на дне, танки, оружие. Знамо, по-хозяйски-то рассудить, так вытащить бы все надо… А людей-то сколько сгублено. Уж лучше и не говорить.

Иван Евгеньевич тоже припомнил свою войну. Сказал старику:

— Мы во время блокады на Неве стояли. Самое страшное время для моряка — стоять на месте. Стоишь и ждешь. А чего ждать? Вроде бы как смерти! Как вот и вы под немцами.

Со стопкой посуды вошла на веранду Нина. Иван Евгеньевич, отвлеченный ее появлением, смолк было. И досказал уже, когда Нина отворила буфет и голова ее скрылась за створкой.

— Трое сейчас из нас в пароходстве служат. Кусанов, инженер пароходства, и Кадов, капитан.

Николай Сергеевич заметил затаенность дочери. Какой-то силой, без желания, она была остановлена и дослушала.

— В одном соединении служили. После блокады разошлись. Но морякам куда от моря уйти! Оно опять свело. Встречаемся. И вроде бы родня кровная.

Нина вышла, забыв прикрыть дверь на веранду. Володя и Миша готовили снасти и тоже слышали весь этот разговор. Но для них слышанное ничего не значило. И Николай Сергеевич пожалел было, что не оградил дочь от тайны о Володе.

Иван Евгеньевич назвал и других моряков, ветеранов-балтийцев, с которыми держит знакомство.

Завражный спросил о своем родственнике, Скалинове Сергее.

— Может, ведь и знаете, если на одном корабле. Не то что в пехоте. На корабле все друг друга видят. Сейчас-то он в городе живет. Но сулится.

Скалинова и Николай Сергеевич знал, виделись. Тому, что он служил на флоте и был в Ленинграде, значения не придавал. А тут с беспокойством ждал, что скажет Иван Евгеньевич. Отлегло, когда выяснилось, что Скалинов служил на другом корабле.

Иван Евгеньевич спросил Николая Сергеевича, на каком направлении он воевал.

— Может, взаимодействовали? — объяснил просто свой вопрос.

Николай Сергеевич ответил уклончиво, что по заданию пришлось бывать в Ленинграде. И, чтобы сбить разговор, посетовал, что сам никого еще из своих фронтовых товарищей не встретил. Не удается разыскать.

— Какие они теперь, что с ними? А то ведь думаешь, что прежние. Мальчишки в военной форме… Гляжу вот на Володю, такими же были.

Он не сказал, не мог сказать, что Володя этим видением и дорог ему. Наверное, когда-нибудь и это нужно будет сказать.

Но сейчас он больше всего хотел, чтобы все, связанное у него с Володей, оставалось тайной.

С утра, как и предсказал старик Завражный, не было еще хорошего клева. Выудили все вместе с десяток окуньков и столько же плотвичек. Крупная рыба не брала. Днем опять мимоходом заглянул старик. Увидев Ольгу Владимировну, спросил:

— С уловом аль как рыбаки-то? — Узнал, сколько поймали, сказал: — Ну под вечерок наверстают. С окунем и щукой будут.

Вечером Иван Евгеньевич остался дома. Он больше любил рыбалку на утренней зорьке. Да и годы уже не прежние, хотелось тихого отдыха, вольно посидеть на берегу.

Володя с Мишей отправились вдвоем. А Иван Евгеньевич вышел с Николаем Сергеевичем к ивам с удочками. Хорошо клевали красноперки и плотвички.

Присоединились Нина и Галя. Не заметили, как настал вечер. Солнце село, кончился и клев. На берег навалил туман, стали одолевать комары. Галя и Нина убежали к дому, а Николай Сергеевич с Иваном Евгеньевичем остались на берегу. Заметили лодку, выплывшую из-за камышей на тихую гладь озера.

Миша сидел на корме, Володя ловко направил лодку в канавку между ракитами, выпрыгнул на берег с цепью в руке. Миша подал ему ведро. Сверху были крупные окуни и щуки. Володя принял ведро с рыбой, а Миша достал со дна лодки метровую щуку.

На тропку, ведущую к дому, выбежали Галя и Нина. За ними показались Зоя Петровна и Ольга Владимировна.

Иван Евгеньевич с мальчишеским задором допытывался у Миши, как поймали такую щуку. Был удивлен, что она взяла на блесну, которую уже нехотя, совсем случайно, бросил Миша. Он взял у Миши блесну.

— Смотри ты, серебряная. А я желтые подбирал для этого озера. Под окуньков, карасей. А вечером, оказывается, берет на серебряную… Поди ты узнай.

Николай Сергеевич позавидовал его страсти. В восторге Ивана Евгеньевича обнажалась черта его характера. Непосредственность, искренность. Способность отдаваться простой человеческой радости. Страдать и переживать удачу или невезение другого. За Мишу он радовался так, будто это ему повезло. И Миша этой радостью Ивана Евгеньевича был доволен не меньше, чем поимкой щуки.

Николай Сергеевич был и не рыбак и не охотник. Когда, час назад, удили, он задумывался и зевал. Иван Евгеньевич следил и за его поплавками, сердился. Но там, на берегу во время клева, все было объяснимо. Оживал поплавок, уходил в сторону — и неизвестно, какая рыбина его вела и хотела обхитрить рыбака…

А тут в руках у Миши большая рыбина. И только. Николаю Сергеевичу это ничего не говорило. Разве, что поймал ее сын. А Иван Евгеньевич все знал — как эта щука взяла, как рванула, повела леску и чуть не вырвала из рук Миши удилище. Водила их с лодкой. А сачок был мал для нее. И все же Володя ее подцепил. Как это ему удалось. И Володя и Миша удивлялись удивлением Ивана Евгеньевича, который говорил и за Мишу и за Володю.