Павел Кочурин - Преодоление

«А как отец бы поступил? Как должен был поступить отец? — поправился Николай Сергеевич. — Как бы я вел себя, окажись на месте Володи Миша?»

Он ясно не мог себе ответить на этот вопрос. «Наверное, тоже выжидал бы, подчиняясь рассудку, — подумал нетвердо. — А может, не выжидал бы так спокойно?» Но уж одно то, что он задал себе этот вопрос, этим признавал неодинаковость своего отношения к Володе и Мише. Неодинаковость не по желанию, не по воле. Нет еще в сердце чего-то, прочно связывающего его с Володей.

Ветер врывался, крутился на веранде, искал выхода. Вверху хлопало — похоже, поднимало крышу. Нина пыталась закрыть дверь, боролась с ветром. Николай Сергеевич помог ей. Следом за всеми пошли к озеру. Нина шла слева, стараясь прикрыть его от ветра. А может, потому, что в правой руке была у него трость. Дочь жалась к нему. И, улучив миг затишья, спросила как бы тайно от всех о Володе:

— Ведь очень опасно на озере, может лодку захлестнуть?

Он дочери не ответил. Вернее, сразу не ответил.

— Может… Но Володя не будет рисковать, — сказал он, выждав, когда ветер, завихрясь, обогнал их. — Он моряк. Пристал к берегу… Переждет. — Он в это только и верил, что Володя у берега, пережидает.

Озеро выворачивалось до дна, илом обдавая пригнутые к земле ракиты. Подходить к воде было опасно. Ветром могло столкнуть в воду и сильного человека. Галя приблизилась было к ракитам. Все прыгающее в пучине ей казалось лодкой Володи. Иван Евгеньевич отвел ее к густой стене елок. От них хорошо была видна возмущенная даль.

— Вы идите в дом, — сказал Иван Евгеньевич женщинам. — Иди, Галя, — повторил он дочери. — Идите. А мы с Николаем Сергеевичем побудем еще здесь.

Когда женщины ушли, он сказал Николаю Сергеевичу:

— Ветер гонит к Острому мыску, на Серые камни. Если лодку туда снесет… — Он недоговорил, как недоговаривают моряки, когда налицо опасность.

— Надо ехать к тем Серым камням, — сразу отозвался Николай Сергеевич. — Я там не раз бывал. Но кого-то из местных придется взять.

Снарядов и бомб, утопленных немцами в озере, Николай Сергеевич не опасался. Часть их при таких вот шквалах была выброшена на берег. Несколько снарядов взорвалось в валунах. Оставшиеся глубоко замыло илом. Но сорванные лодки и бревна в щепки разбивались о Серые камни.

В то, что там может оказаться Володя, до этой вот минуты Николай Сергеевич верить не мог. А теперь вдруг подумал, что может. Они еще постояли с Иваном Евгеньевичем, как бы утверждаясь в принятом решении.

И вот решение утвердилось.

— Надо ехать, — повторил Николай Сергеевич, — медлить нельзя. Пойду за машиной к Осипову, возьму двоих парней.

— А может, вам лучше остаться? — сказал Иван Евгеньевич.

— Нет, не могу остаться, — ответил Николай Сергеевич. — Не могу. А вы уж с ними… Чтобы Галя особо не волновалась. А я незаметно уйду.

От калитки шел старик Завражный. Шел боком, боролся с ветром. Так, наверное, с самого начала бури он сюда и пробирался, шаг за шагом. Возле дома, за деревьями, ветер рвал меньше, и Завражный, сгорбившись, зажав полы пальто, в шапке-ушанке подошел к веранде. Отвернулся от ветра, спросил спокойно, без тревоги, Николая Сергеевича:

— Не ушел ли, думаю, кто на озеро?

Был он как бы отрешен от всего, что происходило вокруг. Ему мешала говорить буря. И он захлебывался ветром, укрывал ладонями лицо. Когда узнал, что Володя на озере, рассудил:

— Ну да он парень-то смышленый. Ловкость и сила есть. Я ему рассказывал о норове озера. В камыши и отойдет. А на камни — упаси бог. Для спокоя надо бы поехать. Машина-то уж у конторы наготове. Это всегда у нас так, когда буря.

Узнав, что Николай Сергеевич собрался к валунному берегу, старик посоветовал ему потеплее одеться. Похоже, и дождь пойдет. Прислушался к скрипу стропил, хлопанью крыши, сказал:

— Второй такой-то ураган на моем веку. А то часто бывают, да потише. Дедушка покойный сказывал, что в его бытность больно сильный был. Редко какая крыша в селе уцелела. Там вот, с краю, две крыши успело снести. Ваш-то дом крепкий. Скрипит, но ничего, держится.

За огородом в деревьях что-то ударилось тяжело и глухо о землю. Под ногами дрогнуло.

— Упало дерево, — сказал Завражный. — Тополь, видно.

Николай Сергеевич вышел в ватной фуфайке и сапогах. Иван Евгеньевич остановил его. Вынес плащ-накидку с капюшоном.

— И от ветра, и от дождя, — сказал он. — А не поехать ли и мне?

Завражный отговорил. Буря не утихает, надо и дома остаться кому-то из мужиков. Мало ли.

Дорожку к калитке вымело до твердого, и Николай Сергеевич подумал машинально, что надо опять песок привозить. Но эта пустая мысль тут же отпала. Старик шел рядом и говорил, что тот берег ему ведомый лучше, чем любому другому. И тоже поедет туда.

Эти спокойные слова старика навели Николая Сергеевича на странные мысли. Будто такое уже происходило с ним… Кто-то оставался — и кто-то на поиски уходил. Кого-то искали — и кого-то находили… А иногда и не находили.

К валунному берегу они поехали втроем.

Николай Сергеевич и Нил Покладов сели в кузов полуторки, а старика Завражного оставили в кабине. Шофер Гриша, молодой парень, которого вызвал Осипов, опасался было, что проехать на полуторке трудно. Буря такая, и дождь того гляди хлынет. Дороги за Большим полем нет. «Застрянем и не выберемся», — пугал он не без оснований, потому что знал озерковские лесные переезды.

Но Осипов прикрикнул на Гришу:

— Поживей-поживей. Рассуждать не время.

Гриша подошел к кабине, взялся за ручку дверцы. Завражный сказал ему, удивленный его отговорками:

— Человек ведь там, Гриша, может пропасть, как же ты?

— Да поедем, дедушка, — ответил Гриша, — я же не к тому. Разве я отказываюсь! Может, сразу бы на тракторе?

Завражный бросил в кузов свой плащ. Николай Сергеевич с Покладовым укрылись им с головой, сели на солому, к самому борту кабины. Рвал ветер. Начали падать крупные дождины, будто брызги, поднятые ветром.

Дождь с градом хлынул неожиданно, как только машина миновала поле за рекой и въехала в лес. Шума дождя не слышно было за ревом в вершинах деревьев. Ударили градины почти с голубиное яйцо. В кузове пригнулись, полагая, что машину захлестнуло упавшим деревом. А старик Завражный, видевший уже на своем веку такой град, сказал Грише, как говорят о большой беде:

— Пропал хлеб… Весь пропал, коли в поле остался.

Градины били в голову, в плечи и спину Николаю Сергеевичу и Покладову. Залетали под накидки. Они прижались плотнее к кабине. Вначале возникла опасность только за себя, желание уберечься. Машина шла, как по дну сухого ручья. Под колесами хрустело, словно пересыпалась галька. Потом Гриша заехал под густую елку. Покладов, прикрывая руками голову, сказал Николаю Сергеевичу: