Павел Кочурин - Преодоление

Володю он нашел шагах в двадцати. Он лежал ничком у дерева в густой траве возле тропинки. Полз к этой тропинке, искал ее, знал, что она должна тянуться но берегу.

Был без сознания, с окровавленными лицом и руками. Штормовка и брюки разорваны. Поверх штормовки — широкий спасательный пояс, тоже весь окровавленный. Николай Сергеевич осторожно перевернул его на спину. Послышался глухой стон.

— Ничего, ничего, потерпи, — проговорил, как говорили сестры и ему самому, раненому. — Сейчас вынесем, — сказал те же слова, которых больше всего ждали от санитаров. — Где болит-то, сынок? — спросил, испытывая тревожное чувство родства к нему.

Володя открыл глаза.

— Отец, — промолвил с удивлением и надеждой. — Рука и нога. Переломы, кажется…

— Сын ты мой родной, потерпи!

Освободил от спасательного пояса, осмотрел. Нога отекла. Левая рука синяя, в кровоподтеках. Грудь и голова в ссадинах. Неосознанно за мыслями, как помочь Володе, что надо делать, пронзило сознание: сын спасся чудом. Его могло бы и не быть сейчас.

Подбежал Гриша с обломком весла в руках и доской. Николай Сергеевич попросил дать знать Завражному и Покладову и сбегать к машине за топором и веревками.

Гриша тут же побежал. Но еще до подхода Завражного и Покладова привел врача и санитаров с носилками.

Следом за ними из Озерковки была послана к берегу санитарная машина.

В машине Николай Сергеевич сел у изголовья Володи. Сопровождал, как сопровождали бывалые солдаты раненого молодого бойца. Говорил скупо, как все тогда говорили. Будет хорошо, раз главное сделано — нашли, вынесли. Но говорил он это в мыслях, только себе. Даже и не говорил, а вспоминал, что говорили и ему самому и что говорил он другим.

Держал на сухом горячем лбу Володи ладонь. Ладонь согревалась, и он охлаждал ее о металл и опять прикладывал к голове Володи.

Он до зримого видения представлял, как четыре женщины ждут дома известий о Володе. И с каждым часом, минутой, секундой нагнетается эта тревога ожидания. Иван Евгеньевич тоже ждет. Выходит то на дорогу, то к озеру. Сидит на веранде и молчит, строя свои предположения. Женщин он не уговаривает. Ни к чему уговаривать. Молчание, короткие слова и безвольные жесты рук.

«А все оканчивается вот чем — больницей», — заключил свои мысли Николай Сергеевич.

Когда Володю внесли в коридор небольшой озерковской больницы, Николай Сергеевич подошел к нему и сказал, что пойдет домой, а то там еще не знают.

— А с тобой, сын, все в порядке. Опасного нет ничего. Тут уж поверь мне. Бывал в таких переделках… Нервничать не надо. Можешь даже считать, что все хорошо. Могло быть и хуже. Врач говорит, страшного нет. А врач здесь неплохой.

— Отец, ты не расстраивай их, — попросил Володя. — Галю особенно.

— Ну, ну, сын, понимаю. Я постараюсь. А Галя мне поверит. Опыту моему, — сказал он, чтобы подбодрить Володю. — Я с ней особо поговорю. Она у тебя славная. Но ты и сам держись. Особенно при ней. Она сейчас сюда и прибежит…

Врач, молодой еще мужчина, дал им договорить. Заметил хромоту Николая Сергеевича и подтвердил Володе, что все будет нормально.

— Обычный перелом, — сказал он. — Без смещения; операция не потребуется, наложим гипс. А сейчас на рентген. — Последнее он сказал для Николая Сергеевича, напоминая, что время теперь его, врача.

Гриша с Завражным дожидались у больницы. Сидели в кабине машины. Была ночь, густая, августовская. Ветер ослаб, налетал лишь порывами.

Николай Сергеевич сказал Завражному и Грише о Володе, что теперь он в безопасности.

Завражный вылез из кабины, собираясь домой. Гриша его задержал, сказал, что подвезет.

— В кабине втроем поместимся… — Предложил Завражному сесть в середину. — Завезем Николая Сергеевича и тебя подброшу. Куда в такую темень и ветер.

— Ветер-то вот-вот стихнет, — сказал Завражный.

Как только машина приблизилась к калитке, появились Иван Евгеньевич и Миша. Они так и стояли у калитки. Вслед за ними подошла Зоя Петровна. И Николай Сергеевич понял, что Ольга в доме с Галей. Может, Гале плохо сейчас? А Ольге на роду написано врачевать. И Николай Сергеевич попросил Гришу:

— Может, подбросишь Федота Николаевича и заедешь? Галю с тетей Олей отвезешь до больницы. Ведь не успокоятся, побегут.

Завражный порывался было выйти — теперь-то он дойдет, но Николай Сергеевич не отпустил, видя, что старик сильно устал.

— Все обошлось с Володей, — сказал Николай Сергеевич Ивану Евгеньевичу и Зое Петровне. — Ушибся. Руку и ногу повредил. В больнице сейчас. Рентген сделают, гипс… — Говорил излишне подробно, чтобы дать им время убедиться: с Володей не случилось плохого.

Выбежали из дому Галя с Ольгой Владимировной. Услышав о больнице, Галя схватилась за Ольгу Владимировну, вся как-то съежилась, напряглась. Ольга обняла ее за плечи.

— Все обошлось, дочка, — опередил Николай Сергеевич вопрос Гали. — Страшного нет, ушибся.

Вокруг дома было неузнаваемо. На деревьях, на заборе висела солома. Крыша завалена сучками, сорванными с тополей, осин, клена и даже с дуба; грядки в огороде, кусты смородины, малины прибиты, песчаные дорожки чернели голой землей. Но в первое утро всего этого не замечали. И даже не удивлялись.

Галя с Ниной побежали в больницу с завтраком Володе. Завтрак готовили Зоя Петровна и Ольга Владимировна, забыв про все остальное. Порядок, твердо было установившийся, поломался.

Только Иван Евгеньевич не изменил своим правилам. Как ни в чем не бывало отправился на рыбалку. Уговорил с собой и Мишу. Миша, удивленный было таким предложением, согласился. Хотелось увидеть, каким стало озеро после урагана.

Вначале никто не заметил, что их нет. Завтракали все порознь, ночь почти не спали. А когда хватились и догадались, что Иван Евгеньевич и Миша на рыбалке, — себе не поверили: «Как же они решились?» А потом подумали: «Значит, буря миновала, и все остается по-прежнему». И сами увидели: погода установилась, ветра нет, озеро спокойно.

Вернулись рыбаки с уловом.

— Вот Володе свежей рыбки и поджарьте, — сказал Иван Евгеньевич Гале и Зое Петровне, будто ничего особенного и не случилось. — А мы с Мишей пока наведаемся к нему.

В больнице они застали Николая Сергеевича. Побывав в мастерских, он тоже решил зайти к Володе.

— Ну вот, морячок, с первым тебя крещением, — сказал Иван Евгеньевич. — Переживать и пугаться не надо. Бывает. С моряком всякое случается, на то он и моряк. — И рассказал об озере, какое оно после бури. — Снасти, брат, которые вчера ставили, сорвало и разбросало. А клюет, к удивлению, на славу. Вода, правда, мутновата. Камыш поломан. А у валунов — как после настоящего кораблекрушения в эпоху деревянного флота. Весь берег в обломках. Вот это да! Озеро Озеро́, — восхищался он, — силища какая, а? Океанная.