Павел Кочурин - Преодоление

Он не стал ее ни успокаивать, ни уговаривать, сказал сухо:

— Тогда дайте ему мой телефон. Володя — мой сын. И вы сами это твердо знайте. Слышите? — проговорил он с настойчивостью.

— Слышу, — ответила она. — А телефон ваш он и без меня знает. Но он хочет, чтобы я ему сказала. Он такой. Ему важно на меня сослаться.

Встреча с Кадовым Николая Сергеевича не тревожила. Опасался он только одного, чтобы Кадов до разговора с ним не встретился с Володей. Но тут Николай Сергеевич надеялся на Кусанова, что тот остережет Кадова от этого шага. Да и сам должен одуматься.

Возникало подозрение, что Кадов хочет показаться непогрешимым в глазах других. И тут ему нужен свидетель — Кусанов. Вот, мол, все сделал, чтобы признать сына.

Кадов дал о себе знать спустя две недели. Позвонил вечером. Объяснился, ссылаясь на Нину Степановну. Назвал себя Орестом Андреевичем Кадовым. Голос был мягким, вкрадчивым. Имя и отчество свое произнес скороговоркой, а фамилию не с тем ударением, как она слышалась Николаю Сергеевичу: сказал Кадо́в, а не Ка́дов.

Николай Сергеевич усомнился было, переспросил:

— Простите, не совсем понимаю?

В трубке послышался шорох. Видимо, Кадов подумал о плохой слышимости.

— Нина Степановна вам ведь говорила, — сказал он громче.

«Ах, это», — чуть было не вырвалось у Николая Сергеевича. Вслух он сказал:

— Догадываюсь теперь. Но вам ведь Нина Степановна все и объяснила. Стоит ли нам касаться такого деликатного вопроса? Скажу откровенно, я полагал, что вы благоразумно откажетесь от встречи со мной. Мать Володи все четко сказала. Чего же вам еще?

Но Кадов настаивал на встрече.

На другой день они увиделись в малолюдном сквере возле института Николая Сергеевича.

Кадов сидел на одной из скамеек, дожидался. Николай Сергеевич и направился к этой скамейке.

Кадов встал навстречу. В темно-сером костюме, белой рубашке и галстуке, аккуратный флотский службист. Подошел к Николаю Сергеевичу и уверенно обратился по имени и отчеству. Наверное, угадал его по хромоте и по клюшке, на которую он опирался.

— Да, это я, — отозвался Николай Сергеевич. Повернул к свободной скамейке. Не к той, с которой только что встал Кадов, а к другой, в глубине.

Сел и посмотрел на Кадова.

Какие-то ускользающие, без определенного выражения характера, черты лица. Роста Кадов был не такого высокого, как тогда показалось. Пополнел, оттого, что ли? Седины и на висках не проглядывалось. Не очень, видать, близко к сердцу принимал он житейские и разные другие неурядицы, которые никогда не обходят совестливого человека. Волосы поредели. Но это не от нездоровья. Такие на здоровье не жалуются, такие здоровьем всегда дорожат.

А что у Володи от него?

Скорее всего, Кадов выжидал, обдумывая, что сказать, а вернее, спросить. Произошла какая-то перемена в его первоначальных мыслях.

Николай Сергеевич невольно взглядывал на него. Глаза светлые… Так и у Миши, и у Нины светлые. Ольгины у них глаза. И у Вити светлые, материны. Нос?.. Что-то и еще можно найти. Но говорили же в Озерковке, что Витя и Володя похожи на него, Николая Сергеевича. Найдется и с этим сходство. «Что это я…» — остановил он себя.

И сразу понял, что ищет не сходства Володи с этим человеком. Беспокоит другое. Ему встречался такой человек. Похожий не внешностью, а чем-то неуловимым, замечаемым не сразу. Живет на свете другой Кадов. Самодовольный, фальшивый. Актер на сцене? Но на сцене ли? Не от профессии же у Кадова такие манеры?.. Капитан дальнего плавания.

И все же попадался ему на пути чем-то похожий человек. С порочными повадками. Показной вежливостью, ложным угодничеством, за которыми прятались надменность, двоедушие.

«Вот стоит он и вроде дипломатично выжидает приглашения сесть. Этикет. Но ведь не я же вызвал его на такое свидание».

Николай Сергеевич старался угадать, как Кадов дальше будет вести себя? Настойчиво, уверенно, или отступит?

Наверное, будет настойчив. Ему важно оправдаться перед Кусановым и перед Иваном Евгеньевичем. Но и спокойствия своего он не захочет лишиться.

Кадов стоял.

«И он, наверное, тоже изучает меня, — подумалось. — Сравнивает того меня с теперешним. И видимо, не пришел еще к каким-то выводам. Скорее это прием. Ну что же. А мне все ясно…»

Кадов прошелся свободно, приблизился к самой скамейке, постоял секунду и сел.

Нет, он не стеснялся его, сознавал свое право на разговор с ним. С этого и начал.

— Если бы, Николай Сергеевич, ваша первоначальная семья сохранилась и Володя жил с вами, я бы воздержался от разговоров и с вами, и с Ниной Степановной. Но была война. Она многое и в личных судьбах по-своему решила. И по-своему нами распорядилась.

«Ах, вот ты как войну понимаешь. Она решила, а ты тут совсем ни при чем. Вот она и решила, чтобы отцом Володи был я. Для тебя одно решение. А для меня, для другого, для честного — иное?..»

Сдержался. Помедлив, вслух сказал:

— Так что же сейчас изменилось? Даже по вашей логике, как война решила, так все и осталось… И остается.

— Но Володя — мой сын, — резко повернулся к Николаю Сергеевичу, самолюбиво задетый его ответом. И Николай Сергеевич понял, что это у него пустой жест.

— Ну и что же вам подсказывает такая ваша уверенность? Что вы предпринять намерены? Почему же о вашем сыне вы со мной говорите? Как же вы его лишились? И как теперь с помощью меня думаете его обрести?

Кадов помолчал. Потом сказал:

— Зачем же вы так?

— У вас есть семья, Орест Андреевич? — спросил Николай Сергеевич дружелюбно.

— Есть, — ответил Кадов, — сын взрослый, институт окончил, женат. И две дочери. Я ведь до войны еще женился, очень молодым. — Разговорился, хвалясь, какой он семьянин. — В Саратове семья оставалась… Из Прибалтики жена успела выехать.

То, что произошло у него с Ниной Степановной, — это и сейчас считал он в порядке вещей.

— В Саратове я дважды в госпитале лежал, — сказал Николай Сергеевич так же мирно и дружелюбно.

Посмотрел на Кадова. Тот опустил голову.

— Да вы не думайте, я без намека, просто сказал, как было. — И спросил: — А вы Володю видели… вот сейчас?

— Да, — ответил Кадов рассеянно, отвлекаясь от какой-то другой своей мысли. Помолчал и добавил: — Я Володю встречал у Ивана Евгеньевича. А Нину Степановну и Лидию Александровну я узнал на фотографии… Кусанов говорил, что вас встретил.

«Кусанов советовал оставить это дело. Что же вы его не послушали? Наверное, он вам сказал… так примерно: «Раз тебе не нужен был сын тогда, чего ты сейчас хочешь?..» Сказал или не сказал так Кусанов? — хотелось спросить Николаю Сергеевичу. — Вижу, что сказал!..»

— Надо было, Орест Андреевич, Кусанова и послушаться. Сделать так, как он советовал.