Павел Кочурин - Преодоление

Вблизи Сытнова было имение генерала, куда он с семьей приезжал летом из Петрограда. И мальчишке были знакомы окрестные места. Это и помогло ему скрыться.

Дядя Степан больно жалел Пантелея, солдата своей роты. Он сам его и приставил к генеральскому сынку, зная незлобивый характер Пантелея…

У Николая Сергеевича возникли даже такие мысли, что дядя Степан из-за гибели Пантелея всю жизнь страдал. Раскаивался, что они пошли с отрядом в Логиново. Будто бы это его идея была — перехватить генерала. Как-то даже он проговорился мужикам: «Черт нас послал тогда с Сергеем в это Логиново. Удравший генерал погоды бы не сделал, зато Пантелей остался бы жив. Больше-то и не было серьезных стычек…»

Убийца жил, но не было одного озерковского пахаря — Пантелея. Не было и самого дяди Степана. Не было тети Даши и Юлии.

Следователь спросил Кадотова о бывшем имении его отца, белого генерала. И был ли подследственный в тех местах в тридцать втором году.

— Да, был! Как же?.. Тянуло на родину, — цинично ответил Кадотов. — И с ним, с гражданином Костромичевым Николаем Сергеевичем, как вы изволили его рекомендовать, встречался. Как же!.. Сынок комиссара. Захотелось поговорить. Был в надежде, что самого комиссара увижу. Запомнил накрепко его. И дядюшку его запомнил — Степана Васильевича Григорьева. Хотя и видел мельком, а запомнил. И он вот меня тоже запомнил. Отца моего увели — как тут не возникнуть желанию с ними со всеми встретиться. Даже интересней еще, когда через много лет…

Кадотов хихикнул со сладкой притворной улыбкой и повернулся к Николаю Сергеевичу. Помолчал, глядя со значением, интригующе, сказал:

— А судьба-то злодейка чуть было нас по-родственному с вами не свела. Через Юлечку, сестричку вашу двоюродную. Может, и родней хорошей бы стали, кто знает, обернись все по-другому. Потомства с ней ждали…

Федор Ильич глянул на Кадотова. И тот покорно смолк, выражая на лице досаду: «Вот полюбуйтесь, и поговорить по-родственному не дадут…»

Следователь спросил, что его побудило заколоть в гражданскую штыком красноармейца в деревне Логиново?..

«Значит, все уже известно следователю», — подумал Николай Сергеевич и стал ждать, что ответит Кадотов?.. И как ответит?..

Подследственный сделал вид, что не понял, о чем его спрашивают. Тогда последовал прямой вопрос следователя: с какой целью он убил сонного красноармейца?

Кадотов заявил невозмутимо, даже с негодованием, что все это ему приписывают.

— Я никого не убивал. Не палач! Новому режиму при немецких властях служил, не отрицаю, но как гражданин, по убеждению. За политику не преследуют… А убивать — как это можно? Другие убили красноармейца, те, кто меня выручал. Не все были за комиссара. Меня отпустил тоже красноармеец. Он и убил.

И Кадотов обрисовал человека, который его «отпустил», вывел на крыльцо и велел идти.

Все выглядело убедительно у Кадотова. Но Николай Сергеевич знал, что убил дядьку Пантелея он.

Следователь спросил Николая Сергеевича, назвав его опять свидетелем, что он слышал об убийстве красноармейца от Григорьева Степана Васильевича?

— Прохор был заколот штыком, — сказал Николай Сергеевич. — Убийца, сын генерала, убежал через хлев… — говорил будто не о сидевшем напротив человеке, а о ком-то другом.

— Но где сейчас помнить, — поправился Кадотов, — мне велели уходить. Может, и с заднего крыльца. Свою жизнь спасал, не до того было, чтобы запоминать.

Николаю Сергеевичу хотелось узнать о Юлии и тете Даше. Но он не желал, чтобы Кадотов произносил их имена. Федор Ильич тоже остерегался спрашивать Кадотова о них. И все же следователю надо было спрашивать, и он спросил, участвовал ли подследственный в аресте Дарьи Максимовны Григорьевой и ее дочери Юлии? И по чьему приказанию были они уведены из дому?

— Да я же говорил, — скучно, нехотя ответил Кадотов. — По распоряжению немецкой комендатуры. Я оказался тогда в Озерковке, и меня пригласили как свидетеля. До них-то лично у меня интересу не было. Ну а заглянуть в дом красного командира, который меня отца лишил, хотелось.

Глаза Кадотова блеснули злорадством, и он стал было рассказывать, обращаясь к Николаю Сергеевичу, как он освободил Юлию:

— Дарью Максимовну нельзя уже было спасти, а Юлечке я обещал помочь… Побег устроить, как мне тогда устроили. Но мы по-другому с Юлечкой сговорились, и нам разрешили…

Следователь, не дав договорить, спросил прямо:

— Вы участвовали в расстреле Дарьи Максимовны Григорьевой?

— Я не участвовал ни в каких казнях, — категорически заявил Кадотов. И просил эти его слова особо записать. — Я не убийца, — повторил он. — На моей совести жертв нет.

И тут Николай Сергеевич увидел во взгляде Кадотова и на его губах изощренную, приторно-сладостную ухмылку: «Я расстрелял ее. Но вот поди докажи… Нет у тебя доказательств. И не будет. И Пантелея тоже заколол я. И тоже — возьми меня…»

О письмах следователь не спросил Кадотова. И Николай Сергеевич о них не думал, пока шел допрос или, как могло представиться, разговор с Кадотовым.

Письма — это было совсем другое. Они не увязывались с поступками подследственного.

Федор Ильич, когда увели Кадотова, молча уткнулся в папку. Николаю Сергеевичу подумалось, что он о нем забыл. Но вот он нашел нужную бумагу, прочитал ее про себя и закрыл папку.

— Да, азартный игрок, картежник. Все подтверждается… — сказал вслух опять вроде себе. — Кстати, — обратился уже прямо к Николаю Сергеевичу, — не припомните, у вас в доме, у дяди, были золотые вещи, камни, серебро? Кадотов драгоценности сбывал. На это и жил. Первое время работал в ресторане при гостинице. И там этим занимался. В Ленинграде имел «клиентов».

Николай Сергеевич подумал о кольце и серьгах матери и часах отца. Что было у дяди Степана — он не знал. Покачал головой, ответил отрицательно. «Скорее всего, не было», — развеял он свои сомнения.

— Кадотов сослался, что все у него от родителей, Берестиных, — объяснил Федор Ильич. — А тем от помещика достались. Сознательно выбрал версию о родителях и помещике. Лучше, чем награбленные… А дядю вашего и отца накрепко запомнил, — перешел следователь на другое. — Мальчишкой пытался убежать за границу. Воспитывался как беспризорник в колонии. Там и назвал себя Берестиным. Крестьянская фамилия. Отец тоже было эту фамилию выбрал. Сговорились… А с немцами сотрудничал под своей настоящей фамилией — Кадотов. Потом опять стал Берестиным. Доказывал, что во время войны в партизанах был. И справки есть. После вернулся на свое прежнее место праведником Берестиным…

Следователь искал объяснения, что же толкнуло Кадотова на эти письма? До сих пор было одно объяснение — азарт игрока и жажда мести.