Павел Кочурин - Преодоление

— Ты, сын, не очень утрируй, — сказал Николай Сергеевич. — А то оба с тобой попадем в неловкое положение.

— Я только о Василии сказал, — ответил Миша.

— Ты расскажи, Миша, что же тебя привлекает в профессии мелиоратора? — спросила мать, стараясь не просто отговаривать, а понять сына.

— Мне нравится, когда создается поле, — стал объяснять Миша не совсем уверенно. Помолчал, удивляясь, что тут непонятного. — Такое дело — поле создать. Все равно что завод построить или даже город, — горячился уже Миша. — Когда мы с Василием убирали на бывшем болоте пшеницу, мелиораторы к нам приехали. На свое поле хотелось им посмотреть. А один парень попросил у Василия штурвал и сделал два круга на комбайне, — об этом Миша рассказывал и в Озерковке. Но там шел обычный разговор. А сейчас говорил о поле… Оно жило в нем. Он его видел.

Николай Сергеевич с огорчением подумал, что был к сыну не совсем внимателен. Миша вроде бы как без него вырос. И теперь удивляет его.

И на этот раз разговор ни к чему определенному не привел. Прямого одобрения поступка сына не последовало ни от отца, ни от матери. Теперь все зависит только от самого Миши.

— Есть еще время подумать, — сказал Николай Сергеевич уже без прежней настойчивости.

И мать только предостерегла:

— Смотри, взвесь все хорошенько. — Снова повторила о десятилетке.

И тут опять Миша удивил родителей:

— После техникума я столкнусь с настоящей жизнью. В институт пойду уже сознательно. Если и ошибусь, то поправлюсь… А тут два года в школярах ходи и все думай, куда себя потом пристроить.

Наедине родители размышляли, что им делать с сыном. Ольга удивлялась, как это работа с Василием и с мелиораторами увлекла Мишу. Николай Сергеевич видел в этом «зов земли». Сами они тоже от земли. Если Миша почувствовал поле засеянным, зелень на нем, зрелый хлеб… Тут нельзя просто понять. Надо принять, ему поверить.

Он говорил об этом Ольге, а подспудно бродили другие мысли. К сыну они прямо не относились. Трудно как-то хлеборобу по призванию проявить себя. Вот и Василий жалуется: пашешь одно поле, засеваешь другое, убираешь третье. Кругом наставления, инструкции: что, как и когда. И ты и не ты хлеб растишь. Когда городского человека тянет к профессии хлебороба, то он ее выбирает сознательно. И будет смелее и с техникой, и в делах. Не для того же он едет в деревню, чтобы ворошить граблями сено и вилами метать стога.

Дядя Степан как-то досужим зимним вечером прочитал им, своим сыновьям, страницы из романа Джека Лондона «Маленькая хозяйка большого дома».

«Вот, — рассуждал он над книгой, — смотрите, что получается. Умный человек не гнушается деревенской работой и жизнью в деревне. В управители приглашает из города лучших ученых… И те идут. У нас же, как человек посмышленей — так и в город. Стыдится того, чем все люди живут, — деревни. А надо учиться, да с наукой в свою Озерковку и возвращаться. Тогда и стыда не будет глупого».

Он заставил и сыновей прочитать этот роман. И мужикам рассказывал, каким ладным было хозяйство у того ученого фермера. Его упрекнули. Даже на собрании сказали: «У буржуев, Степан, что ли, зовешь учиться?». Он ответил смело: «А делу-то хорошему что и не поучиться. Писатель этот — человек с понятием, Не о дури пишет. И нам надо науку брать. Машины свои заводить. Иначе разор делу да беспокойство лишнее. И ученых надо, агрономов своих».

— У нас все еще не изжито пренебрежительное отношение к крестьянскому труду, — сказал Николай Сергеевич Ольге под впечатлением своих воспоминаний. — А у Миши протест. С молодежью такое бывает. Нам трудно переступить привычные грани. А они это делают легко. Будто даже бездумно… Бунтуют.

Заботы и переживания в семье Костромичевых как начались, так и улеглись все разом.

Пришла домой Нина и, сдержанно радуясь, сказала, что она принята в Медицинский институт. Полной уверенности, что пройдет по конкурсу, не питала. А когда узнала, что зачислена, все затаенные страхи отпали, как бы и не было переживаний. На другой день вечером обрадовал и Витя. И он был зачислен в Механический. А еще через два дня, уже поздно вечером, приехал Миша. Дверь ему открыла Нина. Выведала все у брата и тут же оповестила:

— И Мишка поступил в свой техникум!

И удивление, и что-то похожее на облегчение были уже не оттого, что все поступили, а что все узналось, определилось.

На Мишу какое-то мгновение все немо озирались. Даже Нина. Радости и у нее, пожалуй, было бы больше, если бы его не приняли в «свой техникум». Но он поступил. И никто этому вначале не мог поверить.

Прошли немые минуты.

— Я все время думала, была даже уверена, что тебя, Мишка, не примут, — сказала Нина с каким-то показным равнодушием к судьбе брата. — Сочтут, что ты это делаешь с тайным умыслом или чего похуже, и не примут.

Мать не сделала замечания дочери, отец вроде бы не слышал ее слов.

Ольгу Владимировну сообщение сына, несмотря на ее уверенность, что сын поступит в техникум, опечалило. На что-то она все же надеялась. Вдруг да передумает. И Николай Сергеевич тоже «во что-то верил». Но в душе, втайне, как раз этого «чего-то» и опасался. Вдруг да сын скажет: раздумал.

Техникум находился за городом. Все студенты были из сельской местности — из колхозов и из совхозов. Городской — только один Миша. И еще было одно обстоятельство, которое могло остановить: техникум не готовил мелиораторов. Миша подал заявление на отделение механизации. Так ему посоветовали. Не готовил мелиораторов и Сельскохозяйственный институт. Николай Сергеевич тоже считал, что лучше освоить сначала механизацию. А уж потом, в институте, агрономию.

Какое-то время стояли посреди комнаты, стараясь не глядеть друг на друга. Николай Сергеевич, переборов в себе противоречивое чувство и не скрывая уже, что он доволен сообщением сына, сказал:

— Студент, наверное, есть хочет? А заодно и отметим такое событие. Как, сын? — обратился он к Мише уже как к взрослому.

На столе появилось вино.

— Ну что же, мать, за нового студента в нашей семье, — сказал Николай Сергеевич. — Миша, поздравляем тебя.

— Ты у нас, Миша, будешь Тимирязевым, — не унималась Нина, довольная собой и всем, что вокруг происходило, — если только до конца доучишься в своем техникуме.

Миша на этот раз улыбнулся сестре, сказал:

— Да хватит тебе, Нинуля! Тимирязев, между прочим, из меня может выйти. А вот из тебя Пирогов — никогда.

— Мишка, браво. Ты начинаешь уже гениальнеть. Двадцать копеек твои, — ликовала Нина.

Николай Сергеевич подумал о сыне: «Повзрослел парень».

А через три дня все три студента вместе с родителями отправлялись в свою Озерковку.