Павел Кочурин - Преодоление

Миша и Витя пообедали. Володя предложил им сходить на лодке к щучьей заводи.

— Да ничего же не поймаешь, — сказал Миша. — Завражный говорил, что не имается.

— А может, и поймаем, — не унимался Володя. — Побудем вместе. А то целыми днями друг друга не видим. Мы ведь скоро уезжаем. Да и не главное — имается или не имается.

Володя, и Галя со Степушкой, и Зоя Петровна уехали из Озерковки. В доме сразу утихло, стало пусто. Будто кончился праздник, гости разъехались и увезли с собою привычное. Больше всего не хватало Степушки. О нем заскучала и Нина. А Николаю Сергеевичу стало тоскливо еще и оттого, что между ним и Володей оставалось вроде бы что-то недосказанное.

В такой грустный час Николай Сергеевич с Ольгой вышли на берег озера. До этого им не удавалось так вот на досуге погулять вместе. Жара под вечер спала, от озера отдавало свежестью воды и запахом вялой травы.

— Уехали, — как бы пожаловалась Ольга. — Как там Галя будет с маленьким? Зоя Петровна не очень любит хозяйничать. Гале трудно будет. Я бы ее со Степушкой взяла к себе в Ленинград, пока Володя в плаванье.

Николай Сергеевич удивился:

— Как это взяла бы?..

— Володе было бы приятно, — сказала Ольга. — И Степушке ласки бабушкиной побольше надо. Так важно доверчивость и доброту в человеке с самого начала зародить. Нас в детстве этому мимоходом учили. Не работа ведь… доброта… — посетовала Ольга, вспомнив свое детство. И сразу же переменила разговор: — Мы бы все поближе сошлись с Володей и Галей. А Зоя Петровна поймет.

Николай Сергеевич уловил в словах Ольги нить связи со своими мыслями о Володе. Они сейчас его больше всего и тревожили. Но были в нем тайной. И вот Ольга давала ему возможность открыться.

— И я о Володе думаю. Как у него?

— Что тебя волнует? — участливо спросила Ольга.

— Этот Кадов… От него можно всего ожидать, — неопределенно высказался Николай Сергеевич.

— Главное не в том, что скажет Кадов Володе. Главное, что у человека в сердце. Фальшь, так она и выйдет наружу. Может, Кадов и раньше знал, кто ему Володя. Но молчал, потому что другие не знали.

Николай Сергеевич удивился совпадению мыслей.

— Он вроде бы как не тот, кем хочет казаться… — и осекся, не высказав до конца свою мысль. Кадов определенно напоминал ему в чем-то Кадотова, генеральского сынка. Напоминал не только схожестью фамилий.

И, подумав об этом, он понял, чего надо прежде всего опасаться, — коварства Кадова. Он способен между ним и Володей породить неприязнь. И сделает он это искусно и ради того лишь, чтобы посмеяться, досадить всем: и самому Николаю Сергеевичу, и Нине Степановне, и Володе с Галей. Возникало и другое: а вдруг да в Володе появится что-то кадовское… А потом и в Степушке. «А что же я как отец сделал, чтобы исключить всякую похожесть Володи на Кадова?»

— Странное дело, — сказал он вслух Ольге, — я обороняю от Кадова Володю и не чувствую, что у Кадова есть какое-то право на Володю… И Нина Степановна не может поверить, что знала Кадова.

Они прошли ближе к реке, к тому месту, где рыбешки на стрежи больше резвились. Постояли там на голой отмели и повернули обратно, прячась от солнца под ели.

— Может, и лучше, что Володя узнал о Кадове. Взглянет на него новыми глазами, — сказала Ольга.

— Я Володе советовал съездить в Ленинград. Или вызвать мать.

Прошли вдоль ряда елей, рассаженных по прямой линии через весь мысок. Солнце спускалось в лес за озером. Выступ берега отражался в глуби водной глади. Все, что было вокруг, так и повторялось в воде, двигалось и жило.

Кто-то непонятно объяснял это явление фиксацией времени, вспомнил Николай Сергеевич. Озеро как бы запечатляло свой берег. Наверное, такое «виденье» озером всего, что есть вокруг, пугало первого человека. Наводило на мысли, что нельзя ничего сделать скрытно. И потому человек боялся осудительных поступков. А Кадов — не боялся и не боится. Он вдали от природы…

На ели падали рваные тени от ракит, росших у воды. Ракиты качались, качался и свет на елях. И это качанье света разрушало неподвижность. Тень и свет — два состояния природы, причина всякой борьбы в ней. Тень там, где отнят свет… Эта мысль вроде бы давала простой и ясный ответ на то сложное, через что пробивался человек к истине.

На мысок выбежал Миша, увидя отца и мать, крикнул:

— Папа, тебя на почту на переговорную вызывают. Не из Ленинграда. Это Володя, видимо, звонит. Через час будет разговор.

Он возвратился с почты часа через три. Витя, Нина и Миша ушли в клуб. Ольга была в доме одна. Сидела на веранде в кресле возле торшера, читала. Ожидала его с каким-то возникшим неожиданно беспокойством. Уже стемнело, и веранда светилась зеленоватым светом от абажура. Этот свет углублял и тишину, и ожидание.

Ольга оглянулась на легкий стук наружной калитки. Увидела, как он тяжело прошел по тропке. Поняла, что взволнован, но осталась сидеть в кресле.

Он прошел молча через всю веранду, сел в кресло по другую сторону торшера. Усталый, но вроде бы спокойный. Молчал. Таким приходил иногда и с работы. Тогда Ольга знала, что его что-то заботит. И ждала предупредительно, пока он отойдет от своих дел, а может, и неприятностей. И сейчас она тоже подождала. Потом спросила мягко:

— Володя звонил?

— Володя, — вымолвил он. Посидел еще, подождал, все прислушиваясь к себе. — Нина Степановна к ним уехала. Я в Ленинград ей звонил. Застал перед самым отъездом. Лидия Александровна привет передавала.

Все это он выговорил сухо, преодолевая в себе какую-то стеснительность, постоянно мешавшую ему в объяснениях о личном, интимном даже с близкими людьми.

— Володя позвонил матери. Сказал, что Кадов опять к себе на теплоход переманивает. — Он поглядел на Ольгу, желая увидеть, какое впечатление произведет на нее это сообщение. Ольга кивнула, и он досказал: — Она была вне себя, когда со мной говорила. Кадова проклинала. И решила сама ехать. Володя все это мне сказал. Он опасается за мать. И с сердцем у нее неладно.

— Но ведь Володя не хотел переходить на теплоход к Кадову, — сказала Ольга, стараясь своим спокойствием унять его возбуждение.

— Он и сейчас не хочет, — перебил ее Николай Сергеевич. — Он матери не сказал, что знает об их разговоре с Кадовым на именинах Степушки. Но она догадалась. Да тут и не скроешь…

Он смолк, чувствуя неловкость, что ввергает Ольгу в свое, может, неприятное ей. И уже про себя стал перебирать весь разговор и с Володей, и с Ниной Степановной. Володя и на этот раз назвал его отцом. Трижды сказал «отец»… Нина Степановна приедет и все скажет Кадову при Володе. Для того она и поехала. И Володя не решился бы ничего ему рассказывать, если бы… Это все и было самым важным сейчас для него.