Владимир Глушаков - Цветение калины

— Спробуем без лаг — тебе еще на танцы надо поспеть. Плавнее трогайся, а я сбоку коликом подважу, — распорядился Прохор.

— Я на танцы поспею, а вам зачем на тот свет торопиться?.. Шарахнет тросом по мозгам — мне отвечать! Как хотите — за рычаги не сяду.

— Молод, хлопец, указывать старшим. Нас с твоим батькой не так шарахало в жизни — ничего, целы остались. — Прохор, не слушая Сергея, затесал ясенину, поддел ею сбоку шишкастый конец дубины, подкатил хромой ногой чурку и, налегая грудью на рычаг, запальчиво крикнул:

— Чего рот раззявил? Трогай!

Сергей, выругавшись, вскочил в кабину и осторожно, на первой передаче, прополз полметра, нутром чувствуя, как басовитой струной натянулся позади трос. На секунду увидел через заднее закопченное окошко вскинутое к небу напряженное лицо одноглазого Сметника, услыхал толкающий в спину надсадный крик:

— Давай-й! Поше-е-ел… Еще дава-ай!..

Сергей пригнулся, кидая рычаг во второе положение и настороженно, как живую, трогая ногой странно полегчавшую педаль газа. Он не успел подумать — с удивлением вдруг ощутил, что трактор тоже полегчал и будто оторвался на миг от земли, а внутри его что-то резко оборвалось…

Назавтра, едва начало сереть в окнах, приехали из Островецка милиция, врач, эксперт. Побывали на месте происшествия, сделали необходимые замеры, составили протокол. Вскрытие пострадавшего показало, что смерть наступила мгновенно после удара острой скобы в височную область.

Следователь, приступая к допросу, уже знал, что в крови погибшего обнаружен алкоголь, а у водителя ДТ-75 — нет. Опыт в данном случае подсказывал, что делом тут не пахнет. Предварительный опрос жителей, хорошо знавших водителя и пострадавшего, подтверждал вывод. Однако следователь решил ковырнуть парня поглубже, в целях, так сказать, профилактических, чтобы впредь неповадно было срывать халтуру.

— Вы хоть понимаете, что использование вами транспорта в личных целях привело к гибели человека и это уголовно наказуемо? Понимаете и признаете свою вину, хорошо. А кто вам разрешил использовать гусеничный трактор в личных целях?

— Никто. Покойный попросил — я согласился помочь.

— Так… И как часто вы совершали подобные сделки?

— Какие сделки?

— Дубняк-то ворованный.

— Как?.. Лесник разрешил — так было сказано…

— Может, и разрешил, когда распивал со Сметником бутылку. А услыхал, как обернулось дело, — знать ничего не знает. Свидетелей у нас, к сожалению, нет. С него теперь взятки гладки.

— Да поверьте, — Сергей, бледный как полотно, пересевшим голосом выдавливал из себя слова, — нет моей вины в том, что случилось…

— Ладно. Допустим, ты только помогал ему, так? Так. Он попросил — ты не отказал. За какое вознаграждение?

— Не знают в деревне такого слова, капитан. — Сергею сделалось жарко от стыда за проявленное малодушие. — На то мы и соседи, чтобы помогать друг другу. А тут инвалид — кто у нас Сметника не знает?.. Он в войну наших людей от немецкого расстрела спас. Помогали ему: картошку ли окучить, сено, дрова ли привезти…

— Понятно. Хорошо с начальством живете, коли так?..

— Живут душа в душу! — непонятно откуда выскочила к столу старшая дочь покойного Сметника, вызванная на похороны из Гомеля. — Первый раз его покрывают?.. Сперва коня колхозного забил, теперь — человека!.. Думаете, управы на него не сыщем?

— Какого, простите, коня? — строго взглянул на нее следователь. — Хотите дать дополнительные показания? Ваша фамилия?

— Галина, не бери греха на душу, во-о-ой! Рази ж хлопец виноват? — Старая Сметничиха, которой нездоровая полнота мешала дышать и передвигаться, концом траурного платка обмахнула разъеденные слезами глаза.

— Ага! Хлопец не виноват, потому что… молодой! А папа — старый. Так? Его можно и трактором давить? А не ему ли этот молодой жизнью обязан? Пишите! — Она ткнула пальцем в чистый лист на столе. — Числился фурманом до армии, а коня использовал исключительно в личных целях. Я тут жила, теперь наведываюсь — знаю, кто чем дышит… Зажрались некоторые — по пять свиней держат! Чего не пишете?

— Говорите. Я вас очень внимательно слушаю. Кто работал фурманом? — Следователь, не меняя положения за столом, подавил рукой зевок и устало прищурился на бледное истеричное лицо женщины.

— Да вот этот! — обернувшись, ткнула пальцем в сторону Сергея. — Гнал коня через лес в соседнюю деревню — на танцы боялся не поспеть — и налетел впотьмах на дерево. Коня пристрелили, чтоб не мучился, а вот он… из воды сухим вышел: разбирали-обвиняли, а делу-то хода так и не дали! Не знаем почему? Николай Дубровный, его брат, у вас в начальниках тогда ходил!

— Это еще ни о чем не говорит.

— Я понимаю, что вам мои показания — как вон мертвому припарки…

— Я попросил бы вас выбирать выражения: это все-таки ваш отец, — строго заметил следователь. — У вас все? — Он с надлежащим спокойствием выдержал раскаленный взгляд дочери покойного. И та, растерянно зыркнув по сторонам, сделала последний выпад:

— А что еще? Вон стоит его мать — с нее спросите за воспитание сына-убийцы…

— И-и-их, бессовестная! Кого убивцем кличешь? Распуста! Чужаница!.. — Анастасия Мироновна всплакнула от злого, камнем ударившего под сердце слова. — А я про свово сына скажу — нехай нас люди рассудят. Перед армией, еще даже в техникум не поступал, — правда, на фурма́нцы робил. На пасху бульбу сажали — они с покойным Прохором семена от буртов отвозили в соседнюю бригаду. Уже и вечереет, а моего все нема с работы. Пошла я на доведки до Адама Сметника — обое мне двоюродными доводятся. Вот он, Адам, так мне будет рассказывать: наведывались в обед, по каливу выпили, а што в бутылке осталось, с собой забрали. А в етый самый день — кирмаш в Ольшанах, куды ж они бульбу возили. Мы, я и Адам, зная об етом, надумали идти шукать их. Возле кладбища перешли дорогу — правимся по лесной стороне до Ольшан. Аж прошли уже и борок, треба выходить на поле — хаты крайние видать, — воз перекуленный лежит, мешков не видно, а между дерев, сбоку, конь скалеченный голову поднимает… Его, Сергеев, конь. А второго не видать — он на пароко́нцы ездил. Заколотилось во мне все чисто, людечки мои! Опосля уже дозналася… Они што удумали? Загрузились мешками, а выпимши обое — давай наперегонки до Ольшан. Грех про покойного плохо говорить, но розуму у него было не больше, чем у племянника. Мабыть же, поспорили еще на окаянную бутылку?.. Кони спудилися — понесли. Да об сосну оглоблей и хряснись. Не придумаю, как он тогда еще себе шею не свернул? — Анастасия Мироновна с состраданием взглянула на сына. — Ну а дальше… дальше можно и не рассказывать.

— А что дальше-то было? — поинтересовался следователь.