Владимир Глушаков - Цветение калины

— А может, лучше ее и совсем бы не было? Раз она одна да и та не в радость?.. — мрачно усмехнулся Демьян, по-прежнему думая о своей болячке. — Боишься — вылазь. — Он скосил светлые прищуренные глаза на всерьез заволновавшегося попутчика.

— Лихой ты, смотрю, мужик… А у меня — дети. Двое.

— Дети — ето правильно, — убежденно заметил Демьян и уже мягче, доброжелательнее поинтересовался: — Не у тещи гостевал?

— Какие там гости. Картошку еду копать.

— Понятно. Издалеку?

— Да из Минска. До Пинска маршрутным доехал, а до Заозерья — на попутных вот… спасибо.

— Ничего. Теща встретит зятя как полагается. Уже, мабыть, и пива цебер сварила?

— Не занимается этим, а государственную покупать на пенсию накладно.

— Сколько же получает?

— Сто двадцать.

Демьян присвистнул:

— Ни хрена себе! Это, считай, моя зарплата без левых.

— Заработала в колхозе.

— Та-ак, — крякнул Демьян. — Своя квартира в Минске?

— Частную по договору снимаю. Своя еще не скоро…

— А где работаешь? Или, может, служишь?

— На тракторном. Мастером.

— Случайно Ивана Дубровного не знаешь? Он там в больших начальниках…

— Дубровный? Иван Трофимович?.. Вот те на! Так это ж наш начальник смены! Который год с ним… ругаемся. Служба у него такая. Не-ет, толковый сменный, — оживившись, уточнил попутчик. — А вам он кем приходится?

— Шурин. Видишь, мы с тобой почти приятели. Как оно в жизни бывает, а?.. Как звать-то? Передавай, Геня, привет начальству.

Когда подъехали к племсовхозу «Заозерье», попутчик покопался в боковом кармане куртки, вытащил приготовленный рубль и, мельком взглянув на протиравшего стекла водителя, припечатал ладонью мятую бумажку к сиденью.

— Возьмите вот… Спасибо.

Демьян, искоса взглянув на рубль и на засуетившегося у дверки попутчика, протянул деньги обратно.

— Забери. Ты ж на три рубля передрожал — выходит, я еще должен тебе. — Он улыбнулся. — Возьми-возьми! Гостинца детишкам не забудь купить.

Проезжая реденький сумеречный лесок, Демьян заметил, как справа из развороченной копны соломы посреди поля к дороге метнулась человеческая фигура. Баба? Невольно прижал педаль газа. Клонясь вперед и убийственно медленно вытаскивая из разбухшей после дождей пахоты ноги, женщина в черном, с прижатым к груди свертком, не успела к шоссейке: молоковоз проскочил мимо. Метров через сто Демьян оглянулся и через зарешеченное заднее окошко увидел: женщина, вихляясь всем телом и прижимая к груди, кажется, ребенка, продолжает бежать вслед за машиной. Поскользнулась, упала на колени…

— Вот… случай! — Демьян матерно выругался и, едва касаясь ногой тормоза, на большой скорости развернул машину — узкая, потемневшая к ночи лента шоссейки только чудом не вырвала у него из рук баранку.

Через минуту Демьян, держась одной рукой за баранку, другой, свободной, открывая дверцу, увидел напротив красивое осунувшееся лицо: выразительные черные глаза под смелым разлетом топких бровей.

— До Плотницы, водитель? — спросила сиплым, простуженным голосом и годовалого ребенка, туго замотанного в старое байковое одеяльце, протянула; сама, как дикая кошка, вспрыгнула на сиденье, затаилась, настороженно поглядывая на шофера.

— Что ж ты ребеночка так-то?.. — сочувственно проворчал Демьян, выждал, пока попутчица придет в себя, и бережно передал ребенка матери. Стиснув зубы, воткнул вторую передачу; заострившимся взглядом щупал дорогу и старался не думать о неожиданных пассажирах.

В тепле дитя проснулось, заплакало, пробуя выпростать ручки из пропитанного сыростью одеяла. Демьян тотчас сбросил скорость, с состраданием глянул на острые белые коленки молодой матери, на которых заходился от крика маленький.

— Да раскрой же ты его, мамаша… Задушишь, проклятая, дитя!

— Он застуженный у меня… слышите, хрипоток у него?

— Да-а, нехороший хрипоток, — горестно качнул головой Демьян, забегал растерянным взглядом по тупой, выхваченной фарами и медленно ползущей вперед стреле света.

— Он есть хочет, дяденька. А у меня, понимаете… — попутчица ткнула прозрачным пальчиком в грудь, — молоко пропало. Только вы не ругайтесь, ладно? Я совсем не та, за кого вы меня принимаете…

— Та или не та — мне наплевать на ето, поняла? — Демьян резко притормозил; она испуганно глянула на него широко открытыми, потемневшими еще, казалось, больше глазами, хотела что-то добавить к сказанному, но лишь сильнее прижала к себе малыша. — Сиди. Сдалась ты мне… Нам пацана накормить надо, ясно? Ага… Ну и везет мне сегодня на попутчиков! — Бурча под нос, Демьян отвернул спинку, достал из-под сиденья чистый стакан, ополоснул его вначале водой из фляги и налил полный сливок. Молча протянул ей. Она так же молча приняла стакан, не сводя с Демьяна больших неподвижных глаз, жадно отпила глоток-другой, закашлялась… Затем, когда выпила, Демьян немедля наполнил стакан. Она сперва замотала головой, но тут же покорно кивнула, словно забоявшись, что водитель опять рассердится. Отпив половину стакана, спрятала его в коленях.

— Пусть погреется… Потом я, ладно?

— А-а… ну да. Погрей-погрей. — И, словно исправляя свой промах, торопливо нарезал колбасу, хлеб — пригоршней ссыпал на сиденье возле нее. — Подкрепись, дочка.

Избегая глазами благодарного взгляда попутчицы, с нескрываемым любопытством поглядывал на раскутанного чернявого мальчонку, уже переставшего плакать и пытавшегося дотянуться, поймать ручонкой болтавшегося у лобового стекла цветного гнома.

— Гляди-тка, освоился!

— Я не знаю, кто вы…

— А тебе ето и не обязательно знать.

Одолевая пригорок, перед которым указателем был обозначен левый поворот, Демьян поленился сбросить скорость и не выскочил задними колесами молоковоза из неглубоких, занесенных сыпким песком колеин. Газанул и забуксовал.

В распутицу тяжелые «БелАЗы» разбили шоссейку от песчаного карьера до самого поворота, где в стороне от дороги, на пустоши, развернулось строительство силикатного комбината.

Съеденная дорогами, лысая резина колес трудяги-молоковоза скользила, засасываясь все глубже в песок, и Демьян, до предела выжимая педаль газа, проклял мысленно все на свете: «БелАЗы», разбитую дорогу, взметнувшиеся посреди поля стены будущего комбината.

Рядом, на сиденье, давилась куском молодая мать, опять надрывался от крика голодный малыш…

Внезапно выругавшись самыми черными словами, Демьян выскочил из кабины, достал из инструментального ящика лопату. Но дело сдвинулось лишь после того, как молоковоз дотла изжевал «беззубыми» колесами желтый полушубок и почти новую ондатровую шапку — дефицит, приобретенный через жену, считай, на все ту же левую выручку, машине удалось выскочить на твердь дороги.