Владимир Глушаков - Цветение калины

— Не помню… — вздохнул Иван. — На вашем Мамонте кандидаты через неделю менялись, н-н-да.

— Ну а другого на его место из отдела кадров прислали. Из того же теста. Этот, с ходу по нему было видать, пройдоха или жулик. Молодой, а лысый, весь нескладный, пропитый с ног до головы, а наглыми насмешливыми глазками так и шнырит по сторонам… Да-а. Правда, при внешней развязности и бедовости был он какой-то жалкий и обиженный насквозь. Лехой его прозвали, Явился первый день на линию в грязнющей робе (в раздевалке кто-нибудь выкинул из шкафчика, чтобы не занимала место) — свою-то, новенькую, успел загнать и пропить, и еще работать не начал наш Леха, а руки и лысина в мазуте. Его б, конечно, сразу за небольшенький станок поставить, чтобы он попривык к линии, не сорвался… А у нас заведенка такая — ты знаешь: раз новенький — за добитый агрегат его! Вот этот небарака и начал мучиться у Мамонта. Этого дразнили, уже нисколько не стесняясь: раз десять за смену можно было его оторвать от дела и показать фигу… Были у нас такие артисты. А этот простак и в одиннадцатый раз обернется, поморгает телячьими глазами и не обидится. Хлопцам надоест хохмить — с расспросами глупыми пристают: «Леха, почему ты дурной, а две дочки у тебя отличницы в школе? Благодарность получил по линии профкома!» Ухмыльнется он и опять, бывало, не обидится. Только в столовой один раз, когда за столом к нему начали приставать (при мне было дело), он чуть не заплакал: «Дайте ж хоть пожрать… Что я вам?..» А у самого голос вот-вот сорвется. Жалко тогда мне его стало. Цыкнул на остряков. Да что толку-то с моей жалости? Подошел день аванса, а он денег еще не получил, а уже сколачивает на участке компашку ударить в бубен после работы. Не сыскалось охотников на участке — в цехе откопались: мало у нас забулдыг? А откуда, думаешь, я столько знаю про него? Оттуда, что мне соседом приходился, и на проходной я встретил его жену, которая уже караулила его в этот день. И то, что у них в семье давно такая заведенка, тоже знал. Сам он, значит, не в силах донести деньги домой, в семью… Поэтому прямо у проходной, любезно встреченный своей законной, отщипывает от аванса свою долю — червонец, и — жена в одну сторону, а он с компашкой — в другую. Вопрос решается тихо и мирно. Ну, как он обмывал свой первый аванс на новом месте, рассказывать не буду. Замечу только как бывший сосед его, что причина для такой замочки у него появлялась раз пять-шесть в году… Да-да! Увольняться по собственному желанию он умел за один вечер. Вот и тогда его пьяненькую рожу успели засечь возле нескольких гастрономов, поэтому брали под белы руки наверняка (друзья-то оказались потрезвее Лехи, и их отпустили). А на него пришла в цех бумага. А тут разговор короткий: уволить. Это значит, что он получил куцый расчет, а получка, с такими трудами заработанная на линии, снова не попала его детям — снова жене незачем месяц-полтора приходить к проходной, пока милиция не трудоустроит Леху. Вот мы с ним и соседствовали. Такая же квартира у него, как и у моих бывших хозяев, — трехкомнатная, со всеми удобствами для жизни…

— Удобства мы для него создали… — задумчиво согласился Иван. — Отчего ж он так ждал этого аванса, чтобы напиться до чертиков, а-а? Просто так? Эхе? Вон и дочки, говоришь, у него отличницы! — Иван многозначительно глядит на напряженный, резко очерченный за рулем профиль мастера Гени, качает головой. — Скажу так: бригада ваша помогла ему, сделав его Лехой, и помогла крепко: с чьей-то фиги все началось… Вот. Теперь, конечно, не смешно.

— Ладно. Допускаю, с Лехой… действительно сами виноваты. Но вот с третьим-то, Володей-грузчиком, обратная история вышла — всей бригадой не отстояли. Пришел он к нам, понятно, из «дырки», как и прочие кандидаты. Разгружал по ночам вагоны на путях: зимою мерз, летом пекся на жаре. Пил консервной банкой «чернило» из ведра, купленного за три рубля у охранника, а однажды проснулся и не захотел опохмелиться… Могла такая перемена произойти с человеком? Могла. По себе знаю. И вот решил он податься от вчерашней «легкой» жизни подальше куда — на завод. Пришел к нам на линию — в рабочую бригаду, про которую, было дело, даже говорили по радио и писали в газетках. Да вряд ли пришел он к нам оттого, что услышал про нас или вычитал в газете… Сам пришел — отдел кадров им как раз и не занимался, и, думается мне теперь, не славы нашей ему захотелось и не моторы прославленные штамповать, а чего-то другого… Может, хотел человека в себе тут, на линии, найти? Ладно. Стал у Мамонта, и пошло у него вроде все неплохо — ну, не сравнить же было с прежними кандидатами… Да-а. Но вот по той лишь причине, что человек уже предпенсионного возраста и седина обрызгала голову, косилось на него наше начальство и, чувствуется, не доверяло ему до конца. Он-то вначале и крепился, снося косые взгляды, а как почувствовал однажды, что ему уже не выбраться из ямки, потихоньку взялся за старое. А потом не вышел и на субботник. Хавронич обрадовался, будто того и ждал. Собирает у контрольного столика бригаду да прямо с места — в галоп. Дал ему принародно в кости, а потом просит… нет — заставляет! — написать заявление на увольнение по собственному желанию. Мол, увольнять тебя за прогул по статье — волокиты больше и для тебя же хуже, когда до конца измарают трудовую книжку. Тот, правда, в панику: просит, клянется, плачет… Видать, что слабый человек. Не допускает его мастер, к работе и, трезвого, здорового, отправляет домой. Мы тогда и не разобрались, в чем дело, один Самсон покипятился да в одиночку-то скоро спустил пары и остыл. Да-а. На другой день грузчик является на линию вдрызг пьяный… Тут уж пришлось законно отправлять его домой. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Созывается профсоюзное собрание. Вопрос старый, как наша линия: что делать с нарушителем? Месяц как пришел, а такого успел натворить… Бригаду подвел. У самой же бригады мнения на сей счет разделились: одни, вроде Хавронича, за вынесение дела на профком, чтобы все же уволить, другие, как Самсон, предлагают взять на поруки. Тогда за решение мастера отдает свой голос и бывший начальник цеха, Чуприс: мы, мол, не воспитательный пансионат, а трудовой коллектив, по радио о нас говорят. Спрашивают у грузчика причину невыхода на субботник. Он возьми и сознайся: ездил в деревню, под Пуховичи, чтобы к зиме мать-старушку в дом престарелых оформить. До собрания, значит, стыдился признаться, а тут, видать, допекло… Ага, одна причина выясняется. Почему одна?.. Вот слушай. Неожиданно поднимается Самсон и проливает свет на самого Хавронича: «Да ведь ты, Давыдович, тоже не был на субботнике, а ездил в деревню кабанчика свежевать».

Не ожидал Хавронич такого поворота дела: рассчитывал «добить» забулдыгу-грузчика, а тут надо самому объясняться перед народом… Покраснел даже. Встает! «Да, ездил… Но вопрос согласовал с начальником цеха». Чуприс, понятно, подтверждает.