Владимир Глушаков - Цветение калины

Что делать? Причина у одного и у другого. Правда, один смог рассказать о своем горе только теперь, когда его приперли к стенке, другой сумел обделать все как положено. Поэтому мастер так же неожиданно как появляется на повестке дня — исчезает, а решают далее, что делать с грузчиком… В конце концов договариваются до того, чтобы не увольнять, а лишить ста процентов месячной премии за появление на работе в нетрезвом виде. И проголосовали. Называется, докопались до истины… А отчего он появился тогда в нетрезвом виде? И после этого собрания, так и не получив потом ни разу премиальных, опять потянулся к выпивке, пока его и не уволили?.. И дело же тут не только в нем. У него, интересовался я, семья: жена да трое или четверо детей… Вот меня и задели те премиальные! Получается так: деньги те мы отобрали вовсе не у него — на выпивку он всегда сшибет рубль! — а от семьи этого грузчика. От детей его оторвали… Вот что обидно! И в бригаду, знаю, эти полста рублей не попали…

— Может, подсказать — куда они попали? — равнодушно хмыкнул Иван, которого, по всему видать, забавляли горячность и желание докопаться до истины мастера Гени. — Секретаршам и табельщицам, которые и без премий, выбиваемых из нашего брата, оформлены токарями и слесарями шестого разряда… Ага! А вы, горячие головы, до сих пор таких простых вещей не знали? Эх, а еще руководить собираются… Кузнечики зеленые! Не завидую я вашим женам, не-а!

Маршрутный автобус, грохоча звонкой на морозе жестью капота, мягко притормозил у видиборского магазина. Через считанные минуты Иван стоял у калитки родительского дома. Аккурат в этот утренний час, внятно пахнущий молодым чистым снегом, хозяйки топили печи. Из труб хат протянулись к небу розоватые стволы дымов. Изредка морозную тишь, искрящуюся на ярком утреннем свету тысячами иголок, встряхивали свежие звучные голоса соседок, стук подойников, скрип смерзшихся калиток. Приезд раннего гостя в Видибор привлек внимание сельчан, и Иван, отвечая на приветствия, ступил во двор и… сразу увидел мать. С охапкой дров на руках она направлялась от поленницы к крылечку. Сбоку семенил по сыпучему снегу, уцепившись одной рукой за бабкин андарак, другой — прижимая к груди лозовое полено, мальчонка в оранжевой вязаной шапочке.

— Не спится, мама? — от калитки подал голос Иван.

— Вой, сынок мой приехал!. — Анастасия Мироновна скоренько освободила у крылечка руки и, обмахивая с телогрейки древесные соринки, поспешила навстречу — звучно на морозе расцеловались.

— Где ж ты такого помощника придбала? — Иван задержал смеющиеся глаза на мальчонке, не отстававшем от бабки ни на шаг.

— А ето… Частей проведывай родню, сынок! — с лукавой усмешкой погрозила пальцем Анастасия Мироновна. — Внучек мой — Тараска. За хозяина во! Привезли бабе на рождество. Им там, в городу, некогда, а мне с внучком — веселей.

— Зачем вам, мама, этот тлум на старости? То детей была полная хата, теперь — внуки… Когда ж ваши руки отдохнут? Я на обратном пути заеду к Сергею и пристыжу…

— Не треба, сынок, етой сварки. Я с твоим батьком век без нее прожила, хочу, чтоб и вы ее не знали. Что б я зараз робила одна в пустой хате? А так я при деле, И раз потребна детям своим, значит, рано еще мне собираться к Трофимку. Еще поживу… А чего мы стоим на холоде? Пошли в хату!

— Одной, мама, тяжко, — вздохнул Иван, обметая березовым веником у порожка сапоги. — Я вот за тобой приехал… Ты погоди! — поднял он руку, хотя мать и так молчала, глядя на него с тихой усмешкой, чуточку удивленно и недоверчиво, как некогда в детстве. — Побудешь зиму в тепле, а летом тебя никто неволить не станет. Живут же твои ровесницы в городе — еще сколько! — и не жалуются.

Анастасия Мироновна качнула головой, будто в чем-то и соглашаясь с сыном, и в чем-то не желая его разубеждать; достала из рукава платочек и сперва вытерла у внучка под носом, затем скоренько поднесла уголок платочка к глазам.

— Отчего ж не жить, сынок. Хватает теперя и еды всякой и одежи красивой. А только не нравится мне порядок вашей жизни. Как на поезде едете скрозь. Выходные на вокзале перемаетеся — и дальше едете. А куды? Так и неведомо мне и смутно от етого неведанья…

— Это потому, мама, что город — не ваша территория, — в раздумье заметил Иван и не нашел других аргументов.

— Плохо, сынок, тому человеку, который живет на чужой… телетории. Бытто по своей воле в неволю себя отдает. Восенью вернулся из армии соседский хлопчинка, Павлик Сахарына… Ты его, мабыть, уже не помнишь? А покойный Сахарына, знаешь же, был звестным лодочником. Хлеб с етого ел.

Иван кивнул, подкладывая в грубку дрова.

— Ну от. И надумал он, Павлик, исделать свою лодку. Для етого долго и старательно снимал мерки с полусгнившей батьковой лодки на берегу… Не получилося! Хоть и хлопчина мастеровой, и старанья не занимать, да и дело ж не простое! Мабыть, так думаю, не поспел перенять батьково ремесло, а может, не вельми хотел по первости, а когда вздумал — было поздно… Потому-то, видать, и не задержался дома — поехал строить нейкий комбинат аж на Севере.

Весело потрескивали в грубке лозовые дрова, и Ивану казалось, что они поют на все лады, как некогда в детстве…

За окнами, причудливо разрисованными серебристыми морозными узорами, с небывалой силой разгорался ясный день.

Родимая полесская земля!.. Заснеженные урочища, дубравы в бобровой, искрящейся на свету опушке посреди белого савана поймы, первозданные белые плесы в соседстве с могучими кручами, на поворотах выбегающие на середину взятой в ледяной панцирь реки! О, эта величавая задумчивость лознякового края, убаюканного шорохом заснеженного очерета, где по весне аисты ладят гнезда на яворах, и клекот их плывет над ржаными краюхами огородов… А по весне и осени нетронуто стоят полные, как корец воды, болотца и западинки. И когда сойдет снег и в воздухе над сосновыми борами начинает дрожать под ярким солнцем голубоватое марево — кажется, что спят без движения в своих берегах самые светлые и чистые в мире полесские речки… Тысячелетия омывает припятская вода свесившиеся в нее ветви лоз и калинника…

Иван возвращался в город из Видибора. В Барановичах он без обычной волокиты сделал пересадку на скорый поезд «Львов — Ленинград» и, удобно расположившись в купе, решил перекусить. Разложил на столике деревенские припасы, заботливо упакованные материнской рукой: домашнюю колбасу-мясянку, которую напихивают пальцем под рождественские праздники, звено вяленого судака, рожок творога, моченые яблоки, домашней выпечки хлеб…

Чесночный запах колбасы не на шутку раздразнил попутчиков Ивана по купе, и те тоже подтянулись к столу со свертками. Откуда-то к рыбе появилось и пиво в бутылках. Завязался дорожный немудреный разговор.