Арсений Ларионов - Лидина гарь

Анна Евдокимовна заподозрила изменение в отношениях слишком поздно. Он уже был целиком захвачен страстью к Антонине, и ничто ему не могло помешать. Он готов был ко всему, даже к самому худшему, зная характер Староповой. Неприятная стычка на дороге еще ближе подвела его к неминуемому разрыву. Если даже ему не удастся остаться навсегда с Антониной, будущее с Анной Евдокимовной ему представлялось ясно и вполне определенно. Он уже давно испытывал ужасно мерзкое состояние от встреч с ней. На дороге с трудом сдержался, чтобы ненароком не ударить ее. И спасся бегством. Ему показалось, что сделал он это непроизвольно, а сейчас начинал понимать, что выручило чувство самосохранения, как не раз спасало на фронте.

Женщина, которая была так схожа с Антониной, встретилась ему в такие же светлые июньские дни 1943 года. Батальон его, переформированный после Сталинграда, с новыми силами вел наступление на Орловском направлении, освобождая коренную Россию. И случилась короткая передышка в степном селе. Его вместе с двумя взводными лейтенантами расселили в небольшой мазанке у красивой молодой учительницы. Вечером к ней нечаянно зашли в гости подруги, тоже красивые, примерно одного с ней возраста. Собрали застолье. Его, как старшего по званию, посадили в передний угол, а с двух сторон от него сели подруги хозяйки, бойкие хохлушки, говорившие с ярко-выраженным «гэ-эх». Его раздосадовало, что он оказался далеко от хозяйки, которая ему приглянулась, как только они вошли в хату. Но рядом с ней сел лейтенант, который пришел командовать взводом не больше недели назад.

Ляпунов знал его мало, только по документам, где ничего примечательного отмечено не было. Воевал лейтенант с первых дней войны, долго был в рядовых, потом сержантом, старшиной, после гибели командира возглавил взвод, а потом и получил офицерское звание и сразу же попал в госпиталь. Было ему двадцать два года, но выглядел старше и по всем повадкам был горяч, самолюбив, неуступчив. Ляпунов, со своим северным характером, уравновешенным и спокойным в любой ситуации, несколько осуждающе относился к чрезмерной настырности лейтенанта. Однако не мог не отметить, что в бою за это село взвод лейтенанта дрался стойко, решительно, и взводный вел себя отчаянно смело, пробиваясь с бойцами вперед…

Посидели они тогда весело, девушки охотно принимали ухаживания, не жеманясь и не скрывая своих истосковавшихся надежд… Такая открытость поначалу неприятно охолонула Ляпунова изнутри, но после нескольких стопок крепкого напитка душа его обмякла, он сочувственно посмотрел на разрумянившихся девушек и целомудренно отделил про себя от них хозяйку…

Далеко за полночь девушки собрались уходить. Ляпунов сослался на усталость, рассчитывая, что хозяйка останется дома, и не вызвался провожать компанию. Тем временем девушки стали убирать со стола, а хозяйка расстелила ему постель на кровати. И они гурьбой, вместе с лейтенантами, вывалились из хаты, оставив его одного. Он озадаченно походил из угла в угол и прилег на постель. Сон сразу же сморил его, усталость за день дала о себе знать. Но, как ему показалось, скоро проснулся. В хате было тихо и темно. Он был по-прежнему один. Подождав, незаметно снова уснул. Лишь в утренних сумерках поднялся и вышел во двор. Неспешно направился по тропинке за сеновал и неожиданно замер, будто споткнувшись, от ласкового, приглушенного шепота хозяйки. Он подождал мгновение, шепот повторился, еще более настойчивый и возбужденный. Ей ответил приглушенно, будто сдавленно, чуть-чуть растягивая слова, но столь же ласково и нежно, лейтенант. У Ляпунова будто перевернуло все внутри, такая жгучая обида свела его тело, словно что-то дорогое и близкое отняли у него навсегда. Он напрягся, сдерживая внутри себя вспыхнувшую ярость, резко повернулся и бегом кинулся в хату. Упал на постель, уткнувшись лицом в подушку, и теперь уже до утра не спал, ворочался, завидовал взводному, сердился на себя, чувствуя, что в нем поднимается какая-то темная, неуправляемая злоба на всех. С ним происходило что-то такое, чего раньше он за собой не знал. Что это? Ревность, тупая, до сумасшествия? Или все-таки бешеная зависть?! Или что-то замешенное на зависти, какая-то необъяснимая жажда владеть только самому, не замечая и отвергая других…

Три дня они жили в этом селе, в этой хате. Лейтенант уходил вместе с хозяйкой до утра, он, не подавая виду, казалось, спокойно-равнодушно, оставался один. Но с ним творилось что-то невероятное, он сгорал от нетерпеливой, необузданной страсти к хозяйке и каждую ночь все больше становился сам не свой. Возможно, еще день-другой — и он что-нибудь бы выкинул несуразное, гадкое, обидное для всех.

Но дан был приказ выступать, и в тот же день они приняли тяжелый кровавый бой, бились до исступления, и лейтенант погиб. Сам Ляпунов был ранен, оперирован в полевом госпитале и после операции эвакуирован в тыл. Кочевал по госпиталям, в конце концов получил инвалидность, и война для него закончилась. Осенью, к началу занятий в институте, он приехал в Архангельск, и жизнь вступила в размеренный студенческий ритм.

Однако история эта и его переживания легли неприятным осадком на душу и приходили на память в тоскливые минуты недовольства собой или в минуты душевной усталости, раздражения, внутреннего срыва…

Сначала он винил во всем лейтенанта, после гибели его — хозяйку хаты, а в госпиталях, наблюдая за жизнью и смертью, за скоротечными увлечениями и разочарованиями, он уже готов был винить себя, свою непомерно себялюбивую натуру, но что-то мешало ему окончательно одолеть неприязненное отношение к хозяйке и лейтенанту. Он иногда вспоминал теплые июньские ночи в орловском селе, чудные перепевы соловьев, счастливого избранника хозяйки, свое щемяще-неприятное одиночество, бой за селом и отталкивающе скривленный рот лейтенанта после смерти… И каждый раз чувствовал, что эта заноза-обида все еще болезненно сидит и с годами не проходит. Только после встречи с Антониной ушла болезненная острота, но чувство неприязни к себе, досады так и осталось…

Нога его немножко отошла, боль не была такой пронзительной, и он подумал, что надо ему поторопиться в Высокий заулок. Он оглядел Лышегорье, с удовольствием остановился взглядом на тихой глади реки, на заречных дальних синеющих лесах, на чернеющих крышах жизнестойких домов. Ему нравилось Лышегорье, он все больше проникался его жизнью. И душа его теплела при мысли, что когда-нибудь он обязательно будет своим для этих людей. Они нравились ему независимым характером, добрым нравом и своей неистощимой любовью к правде, ясности и естественности человеческих отношений. Видно, что-то самолюбиво-наносное в нем стало проходить, его ненасытные страсти оттеснялись мягкостью, нежностью и любовью Антонины. Он все больше чувствовал в себе пробуждение сил жизнестойких, человеколюбивых… Ему очень хотелось удержать возле себя Антонину. Ведь во всем, что с ним происходило в последние месяцы, было ее благотворное влияние. Он стал постепенно отходить от направленной жестокости Староповой. Ему хотелось устойчивого тепла, доброй взаимности, понимания. Он мечтал о том дне, когда люди имя его не будут соединять с именем Староповой…