Габиден Мустафин - Избранное. Романы

В такое беспокойное время Акмолинский уездный исполком вызвал Сарыбалу из аула и послал на работу заместителем начальника районной милиции. Начальником был Салкен Балаубаев, сын аксакала из Спасска. Юноша из аула, не видавший города, не учившийся на специальных курсах, не служивший ни в одном учреждении, взялся за такую ответственную работу. Хорошо, что хоть Сарыбала не зазнавался. Чего не знал — спрашивал у начальника.

Катченко был переведен на работу в губернский город Кзыл-Жар — Петропавловск. Кроме него, никого из русских большевиков Сарыбала не знал. Маленький Акмолинск казался ему огромным городом, его должность в милиции — высоким, важным постом. От сознания своего положения у Сарыбалы кружилась голова, но он все-таки не забывал родной аул. Перед глазами проходили картины степной жизни, неохватный взгляду простор, шумные аулы на джайляу, мальчишки, играющие в асыки, скачки на стригунах, юношеские проделки, неотесанный товарищ Нургали, душевный Мейрам, спокойный отец и хлопотливая мать, вселяющая радость в неуютный, вечно испытывающий нужду очаг. Ему мерещились козлята, лихо скачущие но крутым обрывам. Когда Сарыбала жил в ауле, от скуки тянуло в город, теперь же он скучал по аулу. Родные места влекли, тянули его к себе, возможно, еще и потому, что в чужом, незнакомом городе Сарыбала ходил всегда грустный и среди множества людей чувствовал себя одиноким. Был бы он общительнее, было бы у него много друзей, большим стало бы его влияние.

В то время для кочевников редко какая работа была авторитетнее службы в милиции. Тогда говорили: «Заявляй в волисполком и в милицию…» Сарыбала не пользовался таким авторитетом, зачастую действовал он вяло и нерешительно. Да и вид у него не ахти какой солидный — старая фуражка, тупоносые сапоги, чапан, на поясе — наган, в котором всего два патрона. Ножны шашки, обитые, с трещинами. Одежда у него наполовину русская, наполовину казахская, сам он сероглазый, рыжеватый, похож на русского. Казахи, подсмеиваясь, нарочно заговаривали с ним по-русски, поэтому Сарыбала не снимал чапан. Когда его спрашивали: «Дорогой, а ты казах?» — Сарыбала в сердцах бросал: «А ты сам казах?»

А работа его в основном заключалась в том, чтобы следить за порядком в городе, вести борьбу с воровством и спекуляцией. И когда заводилось какое-либо дело на конокрадов, Сарыбала вспоминал неуловимых Жокена и Шагыра, обокравших когда-то бедный аул Мустафы. В городе свирепствовали холера и другие заразные болезни, на базаре полно воров, спекулянтов, беспризорников. Сарыбала безжалостно штрафовал нарушителей порядка и спекулянтов. Штраф в то время брали без всякой квитанции и расписки. Никакого контроля за поступающими в счет штрафа деньгами не велось. Каждое утро слышался в управлении голос начальника уездной милиции Байсеита Адилова:

— Есть там чем опохмелиться? Давай-ка сюда.

Начальник высовывал руку в окно. Балаубаев клал ему в руку деньги, не считая, В городе говорили, что Адилов способен проглотить верблюда с шерстью, а водку пьет — как воду.

Сарыбала возмущался: «Разве могут люди считать действия милиции справедливыми, беспристрастными, когда ее начальник — пьяница и взяточник?»

Как-то раз к Сарыбале зашел незнакомец, подал свернутое треугольником письмо и, не сказав ни слова, ушел, В письме говорилось:

«…Вон каким ты стал молодцом, даже близкую родню не признаешь! Надел на себя шашку и забыл про всех. Мухтар с Аубакиром бросили нас в тюрьму и довольно хохочут, а ты не только помочь, даже не можешь навестить нас. Шайхы заболел холерой, Яхия еле ходит. Я тоже чувствую себя неважно, но пока держусь. Если в тебе осталась хоть капля родовой чести и человеческой жалости, постарайся навестить меня. Иначе прощай, встретимся на том свете.

Молодой милиционер тут же вскочил и помчался в тюрьму. «Билал получил наказание заслуженно, — бормотал себе под нос Сарыбала. — Но как его не пожалеть?»

Войдя в тюремную контору, Сарыбала через, надзирателей вызвал к себе Билала. Родич похудел, побледнел, но не подавлен. Если прежде у него гнев прорывался по любому поводу, то теперь Билал научился сдерживаться, но от этого стал еще злее. Вперив в брата колючие глаза, Билал дал ему три поручения:

— Шайхы унесли в больницу. Вряд ли он вернется оттуда. Если не брезгуешь, навести его. Поговори с Адиловым, он должен с тобой считаться! Если не уважит твою просьбу, подмажь, но добейся освобождения Яхии. Если его сейчас не освободят — умрет. Меня легко не выпустят, следователь передал дело в суд. Судья ездит по районам, возвратится не раньше, как через месяц, другой. До того времени холера, истребляющая сейчас всех подряд, не минет и меня. Следователь Суницкий работает здесь, найди его и передай, чтобы любыми способами он добился ареста Мухтара и хотя бы на один день посадили его в одну камеру со мной. Об остальном я сам позабочусь и больше ни у кого из вас не буду просить помощи. Ты мне не был врагом, но и не был другом. А теперь докажи, кто ты — враг мне или друг.

— Хорошо, докажу, — заверил Сарыбала.

Выйдя из тюремной конторы, он направился в управление уездной милиции. Шел, шел и вдруг остановился… Снова быстро зашагал и опять остановился.

В нем боролись два чувства. Одно говорило: «Вернись, не ходи в управление. Зачем ты идешь туда? Чтобы защищать вора Яхию? Где же твоя совесть, твоя честность и беспристрастность?»

Но другое чувство требовало: «Иди в управление и добивайся, чтобы освободили Яхию. Он невиновен. Его посадили по клеветническому доносу Мухтара. Яхии, разумеется, обидно. Ему надо помочь… помочь!»

Сарыбала решительно вошел в кабинет Байсеита Адилова, не спрашивая разрешения. Адилов — пожилой мужчина с тонким, почти женским голоском и с багровым лицом. Когда трезв, он очень обходителен, добр, но пьяный становится отвратительным. Сейчас Адилов слегка выпивший, о чем говорит вспотевший кончик его маленького носа. Положив руку на плечо Галима Аубакирова, он о чем-то говорил с ним. При Колчаке оба они подвергались гонению, были схвачены и брошены в тюрьму. Вместе переносили тяготы и мучения тех тяжелых дней. Галим известен всему уезду как строгий коммунист. Для него были все равны, русские и казахи, здешние и приезжие, за что и прозвали Аубакирова «кара-ногаем» — черным татарином. Он смуглый, чернявый джигит маленького роста, с большими глазами и откинутыми назад, волосами. Когда вошел Сарыбала, он уже собирался уходить.

— Кара-ногай! — сказал Байсеит, прощаясь. — Если мы не погибли в колчаковской тюрьме, то теперь проживем лет сто, верно?

— Безусловно!

— И дружба наша будет верной до ста лет, да?

— Без сомнения.

Вот так расстались друзья. Однако дружба их не была долговечной. Забегая вперед, коротко расскажу сейчас о дальнейшей судьбе этих товарищей. Спустя два года они встретились в безбрежной степи Сары-Арка. Байсеит убил Галима собственными руками, труп бросил в воду, а сам скрылся. При задержании Байсеит застрелился.