Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— Заставим Мухтара повиниться и дать клятву, что больше не тронет тебя!..

Билал остановился. Мухтар упал к его ногам и поклялся:

— Буду твоим другом до смерти! Если выйду из тюрьмы раньше тебя, добьюсь твоего освобождения в течение пяти дней.

Билал сел писать письмо Суницкому с просьбой освободить Мухтара.

Письмо передал друг Мухтара Ергали, сын бая Жылкыбая. Но прежде чем передать, он продал двух лошадей, а вырученные деньги зарегистрировал в ГПУ. Суницкому байский сын принес письмо вместе с деньгами. Следователь сразу догадался, в чем дело.

— Пройди, пожалуйста, в другую комнату и подожди, — сказал он Ергали, а сам тут же написал постановление об аресте Ергали за то, что тот предлагал взятку с целью освободить преступника Мухтара. На деньги Суницкий составил акт, ничего не подозревающий Ергали подписал его, после чего Суницкий сказал Ергали: — Мухтара освобождаю. А вот этот конверт отнеси в тюрьму.

Ергали ушел, весьма довольный тем, что одним выстрелом убил двух зайцев — и Мухтара освободил, и Суницкого посадил. С веселой улыбкой заявился он в тюрьму, подал конверт и о своем промахе узнал только тогда, когда начальник тюрьмы закрыл его в камере.

Освободившись, Мухтар немедленно скрылся. Он забыл и про свою клятву, и про Билала, и про Ергали. Сарыбале снова пришлось хлопотать за брата. С помощью того же Суницкого тюремный врач перевел Билала в больницу. Здесь Билал добился разрешения выйти на три дня, чтобы навестить родственника жены. Выйдя из больницы, он уехал к себе в аул и скрылся. Посадил, таким образом, в лужу и Суницкого, и врача, и Сарыбалу.

Если Ергали попал в заключение из-за Мухтара, то теперь угроза ареста нависла над Суницким и врачом из-за Билала.

«Подлец! — думал Сарыбала. — Милость, оказанная подлецу, оборачивается скорпионом».

Ночью, во время дежурства в управлении, он сидел один-одинешенек и долго думал о своей судьбе.

«…И в аулах, и в городе взятка, вранье, насилие. Крупицы честности и беспристрастности тонут в море лжи. Бороться с этим у меня нет сил. Зачем я здесь сижу?! Кому и какую пользу я приношу?!»

Сарыбала затосковал по аулу и твердо решил уехать.

Вернувшись из Акмолинска в родной край, Сарыбала прожил в ауле больше двух лет. Он сочинял песни для девушек и своих ровесников джигитов. По-прежнему увлекался беговыми лошадьми, охотой с хваткой борзой, любил веселые игры.

Отец не одобрял стремлений сына, но сын был не в силах угодить отцу.

Советское правительство призвало усилить влияние Советов в степных аулах. Началось отстранение от руководящей работы баев, их прихвостней, взяточников, злоупотребляющих служебным положением.

Одним из первых убрали Адилова Байсеита. Спасая свою шкуру, Билал уехал учиться в Оренбург.

Сарыбалу снова вызвали в Акмолинск и назначили начальником волостной милиции. В аулах его называют «нашандик». Милиция все еще авторитетнее волисполкома. Если на этой работе окажется человек с твердым характером, то авторитет его еще больше повысится.

Приступив к работе, Сарыбала решительно заявил секретарю волкома:

— Народ не поднимет голову до тех пор, пока его по-прежнему будут угнетать взяточники, пока будут командовать баи, паразиты, пока будет имущественное неравенство. Мы должны опрокинуть эти препятствия на нашем пути, если намерены проводить в аулах линию советской власти.

Нельзя сказать, что Сарыбала руководствовался большими государственными идеями и классовым сознанием. Он делал то, что сам считал правильным, справедливым, делал так, как ему подсказывала совесть. И получалось, что действия его отвечали интересам государства, рабочего класса и крестьянства. С детства он был приучен поступать обдуманно в любом случае. Он всегда ставил перед собой такие вопросы: «Если ты решил, что это хорошо, то подумай, чем хорошо и почему хорошо. Если считаешь, что это плохо, то чем плохо и отчего плохо». Раз и навсегда решил для себя, что кое-что знает, но того, чего еще не знает, во много раз больше.

Характер Сарыбалы с возрастом стал тверже и определеннее. Если уж он поверит кому-либо или во что-либо, то трудно его разуверить. Сарыбала смело принимал решения, которые казались ему правильными, не колебался там, где другие начинали лавировать. Скрытая в нем сила будто дремала и ждала подходящего случая, чтобы развернуться во всей полноте.

По утрам, едва он занимал свое место за столом в кабинете, к нему уже шли с жалобами просители. Шли за правдой, справедливостью, надеясь на беспристрастие и великодушие. Обидчиков мало, но обид, нанесенных ими, очень много. Нередко Сарыбала приходил в отчаяние, но внешне держался спокойно.

Вот в кабинет вошли двое мужчин — просят силой власти вернуть увезенную невесту.

— Как могли отобрать у тебя невесту, если она этого не хотела? — спросил Сарыбала. — Ты сам кузнец, труженик, а время советское.

— Я не отсюда родом, пришел из других мест, — ответил жалобщик. — Здесь никто со мной не считается. Кто сильный и нахальный — тот заберет у пришлого не только невесту, но и жену.

— Знал об этом начальник милиции, который был до меня?

— Конечно, знал. Они друзья с Мухтаром, вот он и оставил мою жалобу без внимания. Ну, подтверди же, Касым, что молчишь! — толкнул кузнец своего товарища.

Касым крякнул и бойко затараторил:

— Ты его должен знать, нашандик, он доводится нам зятем. После смерти моей сестры мы нарекли ему в невесты дочь одного родственника, порядочную девушку Дамеш. Он был не в состоянии заплатить калым сразу, платил по частям. Все, что зарабатывал, добывал, отдавал за нее. Калым составлял семнадцать голов скота. Жених полностью рассчитался. Однажды ночью дурной племянник Мухтара, который живет под его крылышком, насильно уложил девушку в сани и увез. Так бедняга лишился и невесты, и скота, и семьи. Мне стало жалко его, поэтому я привел его в милицию. Отец мой передает тебе привет и говорит, что мать твоя тоже из рода салий и чтобы ты выслушал жалобу этого несчастного и наказал Мухтара. Если, говорит, нашандик не сделает этого, то лучше пусть идет пасти овец, чем так управлять людьми.

— Язык у рода салий колючий, отца твоего прозвали Кривым, и характер у него скверный, — отозвался Сарыбала и засмеялся.

Но смех его был невеселым. «У Мухтара отняли печать, лишили власти, а влияние его остается прежним… Если остался авторитет у бывшего волостного, значит, люди будут по-прежнему его поддерживать. Самые большие раздоры у казахов из-за невесты, из-за земли, из-за убитого человека. Украденная невеста стала снохой в доме Мухтара. Отдать сноху из дома — это стыд и позор не только для Мухтара, но и для всего рода, и не только для рода, но и для всех толстопузых приверженцев старины. Кто может побороть такую силу? Выходит, не стоит связываться с насильниками? Но ведь кто-то должен защищать обиженных, униженных, оскорбленных? Или махнуть рукой, и пусть все остается по-прежнему? Где же тогда справедливость, честь и твердость советских законов? Нет, нельзя забывать о своем долге, заботиться лишь о своей шкуре! Чем жить в позоре, лучше покоиться под землей!»