Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Двоим снаружи стало скучно. Жестокими бывают шутки в аулах над своими ровесниками! Бечевкой от тундика Сарыбала завязал дверь юрты снаружи, а Мейрам, словно корова, начал тереться о юрту.

— Подохни, проклятая, подохни! — тотчас послышался голос Нурабека.

Мейрам продолжал тереться.

— Сломает, несчастная, юрта и так еле стоит, сломает, ой-бай! — встревожился старик и с криком: — Собью с тебя остатки рогов! — вскочил с постели и схватил палку.

Нургали бросился к выходу, налетел на котел. Котел загремел, молоко разлилось по полу.

— Караул, караул! Грабят! — заорал старик.

Отчаянный крик поднял на ноги весь аул. Даже щенята залаяли. Шлепая по разлитому молоку, Нургали метался в поисках выхода. Рванул на себя дверь, но не тут-то было!

А Нурабек с палкой в руке неотступно преследовал нарушителя спокойствия. С грохотом спотыкались о котел то один, то другой. Старик размахивал палкой, но никак не мог изловчиться, чтобы стукнуть, и без устали кричал: «Кара-у-ул!!» Наконец он угодил Нургали прямо по носу, и тот взвизгнул.

Сарыбала и Мейрам развязали дверь и пустились наутек. Вслед за ними, словно пробка из горлышка, вылетел из юрты Нургали. Кровь текла из носа, но он этого не замечал, несся сломя голову. Свора собак с громким лаем ринулась за ним по пятам. Вот свора настигла неудачливого проказника, передний пес рванул его за штаны. Нургали отбивался на бегу, по сторонам смотреть было некогда, и он не заметил, как рухнул в глубокий колодец. Но, как и бывает в таких случаях, ничего страшного не случилось. Наоборот, Нургали искупался, смыл с себя грязь. Собаки, окружив колодец, выжидательно глядели на него. Нургали, погрузившись в воду по уши, решил доверить свою судьбу аллаху…

А тем временем собравшиеся на крик Нурабека аулчане разобрались в обстановке и стали ругать бедного старика:

— Неужели не был твой отец юношей, а мать — девушкой?

— Зачем всполошил всех, будто напали бандиты?

Но одна из справедливых старух встала на защиту Нурабека:

— Джигит приходит к девушке разве для того, чтобы свалить котел и перевернуть юрту? Раньше джигиты были ловки как кошки. Приходили и уходили бесшумно, так что не только родители, но и мы сами не замечали. А нынешние мужики, боже мой, какие нерасторопные, неуклюжие!

Успокоившийся было Нурабек снова вскипел:

— Какой он джигит? Дрянь! Полный котел молока вскипятил, а теперь ни одной пиалы не осталось! О проклятый! Подохни, собака! Не девушку я тебе желаю в объятия, а беду на твою голову! Не считаешься с моим покоем, будь сам несчастным. Был бы у меня сын, разве издевались бы надо мной кому вздумается, ой-бой!

Сарыбала пришел домой и лег спать. Аулы располагались друг от друга поблизости, и проклятия Нурабека хорошо доносились сюда.

Мать растормошила его с трудом. Открыв глаза, Сарыбала увидел на почетном месте маленького рябого джигита. Время уже полдень.

— Молодежь у вас по ночам, видно, рыскает, а днем спит. В соседней юрте байбише кричит: «Вставай, вставай, Мейрамжан!» — сказал незнакомец с улыбкой.

— Да, кто-то сегодня ночью рыскал, — поддержал разговор Сарыбала. — Возможно, среди них были и вы, догадливый мой друг. Куда путь держите, откуда? Я не узнал вас.

— Зовут меня Кабыл, отца звать Елеусизом. Приехал я из Акмолинска.

— Если не ошибаюсь, работаете в уездном комитете молодежи?

— Да.

Разговор их прервал Мустафа. Он вошел в кожаных калошах на босу ногу и с длинными четками в руках. Вместе с ним пришел разобиженный Нурабек. Они встретились на заре за аулом, после утренней молитвы. Очевидно, Нурабек успел рассказать о ночном происшествии, и в юрту оба вошли молча. Мустафа сел на свое место.

Гость приветствовал стариков за руки. Мустафа сказал ему лишь: «Здоров ли, милый?» — и, не глядя на гостя, продолжал перебирать свои четки. Хадиша ткнула его разок, предупреждая, хаджи не обратил внимания. Тогда она шепнула на ухо: «Брось четки!» Мустафа продолжал свое занятие. «Наган у него есть!» — припугнула Хадиша. Мустафа усмехнулся и громко, чтобы слышали все, ответил:

— Глупая, чем бояться нагана, лучше побойся бога. Наган в руках человека, а человек в руках бога.

— Из-за тебя как бы детям не было неприятностей!

— Если сын твой настоящий мужчина, то сам сумеет избежать неприятностей. А если глупец, то не поможет ему никакая твоя забота.

Занятый своими мыслями Нурабек вдруг вклинился в разговор:

— Нет, хаджи, я перекочую к вам, перекочую. Иначе эти прохвосты ограбят меня, ой-бой! Возьми меня под свое покровительство!

— Прими покровительство бога, Нуреке.

— Я обижен на бога, дорогой!

— О боже, упаси! Надо просить милости у него, Нуреке, а не обижаться.

— Надоело мне просить милости, дорогой.

— Тогда обратись к власти. Она берет людей под защиту.

— Пока она возьмет под защиту, меня живьем съедят. Где власть была раньше, когда меня обижали? Если б не ты, Ахмеди разве вернул бы мне вороную кобылицу?

— Ахмеди испугался не меня, а власти.

— Я знаю только одно: я обращался к тебе. А как ты там добивался — не мое дело.

Хадиша не могла больше терпеть их разговор и в сердцах выпалила:

— Не дай бог стать твоими соседями, Нурабек. Уходи, дай нам отдохнуть.

Но Нурабек не думал уходить. Тогда Хадиша, схватив щепотку соли, шагнула к огню. Мустафа гневно прикрикнул:

— Перестань, глупая!

По поверью, от соли, брошенной в огонь, вылезает грыжа.

Нурабек испугался и вскочил, но Мустафа усадил его.

— Человека в лохмотьях презирают собаки. Презирают его и люди, но только люди с собачьим характером. Разве бедняга Нуреке мало натерпелся унижений и оскорблений? Если мы не в силах помочь ему добрым делом, так не будем хотя бы причинять зла. Зачем бередить раны измученному человеку, лучше поможем дружеским советом, теплым словом. Много раз ты просил моей помощи Нуреке. Можешь перекочевать в наш аул. Я твоим соседством не брезгую.

Осыпая Мустафу словами благодарности, Нурабек вышел из юрты Сарыбала по привычке отпустил остроту по адресу отца:

— Значит, вся доброта не от тебя, а от Магомета?

— Сынок, насчет Магомета шутишь или говоришь всерьез? Как бы там ни было, отвечу тебе серьезно. Ленина я люблю, поскольку его любит народ и любишь ты. Магомета, которого люблю я и любит народ, должен уважать и ты. Уважение — не преклонение. Умеющий уважать другого вызывает уважение и к себе.

Кабыл подмигнул Сарыбале: с таким, мол, не спорь, не одолеешь. Затем кивком головы пригласил его выйти.

На дворе стояла жара, земля накалилась. Все живое попряталось, даже змеи, любящие солнце, искали прохлады. Ликовали одни только оводы, с веселым жужжанием нападай-на неподвижную, разморенную жарой скотину.