Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Возле него собрались известные всей округе люди — сын Саттыбая Абыл, сын Ташена Ташмагамбет, сын Кожабека Серик, певец, акын и острослов Ахметбек, особо известный исполнением песни о пушкинской Татьяне в переводе Абая. Здесь же их слуги и помощники. Всего человек сорок. И все они собрались по вчерашнему оповещению Мухаммедия.

Никому не давая слова сказать, Ахметбек рассказывал длинную историю о том, как давным-давно бии Казыбек, Туле и Байдалы пытались наладить мир между тремя жузами и обуздать злодеев, пьющих народную кровь. Мухаммедий перебил:

— Давайте выедем встречать первыми. Те тоже, видать, собираются.

— Сакен, возможно, поприветствует меня. Он, наверно, знает нашего Салкена. Знает, конечно, — самодовольно протянул Балаубай.

Салкен — его единственный сын. Он работает в Акмолинске и в губернской газете иногда печатает свои стихи. Балаубай не хвастун и не болтун, но открыто гордится своим сыном. Старик прожил очень долгую жизнь, но может рассказать только две короткие истории. Одна из них непременно начинается со слов «Наш Салкен», а другая — «Двадцать пять раз я ходил со скотом купца Кубрина в Оренбург». Рассказывая, он повторяется, ничего нового не добавляет, не так уж интересны эти истории, но Балаубаю они нравятся, и он полагает, что нравятся и другим. Он и сейчас начал было: «наш Салкен», но Мухаммедий перебил:

— Ладно, в другой раз, — сел на коня.

Кроме Балаубая, все последовали его примеру.

Двинулись в направлении горы Байдаулет, на запад. Немного позже выехала туда же и небольшая группа Орынбека.

Сакен Сейфуллин должен ехать сюда через холмы. Неизвестно, у чьих сторонников он остановится — Мухаммедия или Орынбека. Но ясно одно: того, кто примет первым высокого гостя, можно считать победителем. Сакен Сейфуллин — член правительства.

— О аллах, помоги разобраться, что значит «член правительства»? — взмолился Ташмагамбет из группы Мухаммедия. — Уездный начальник? Или губернатор? Он, должно быть, совсем обрусел, но происходит все-таки из славного казахского рода. Хоть что-нибудь казахское в нем, наверно, осталось. Если так, он должен принять наше приглашение.

Бойкий Сарыжакыт из группы Орынбека в это время высказывался более уверенно:

— Голову даю на отсечение, если рабочая честь не возьмет верх над родовой честью. Сакен должен остановиться у нас! — И горделиво приосанился.

Группы ехали особняком, не приближаясь одна к другой и стараясь вырваться вперед. Издали перебрасывались колкими замечаниями.

На склоне Байдаулета показалось около десяти всадников. Неслись галопом. Встречающие зашумели: «Сакен, Сакен!» — и пустились навстречу, поднимая пыль, барабаня конскими копытами по твердому грунту. Каждый мчался галопом, во весь дух, стараясь доскакать первым, как будто разыгрывался большой приз.

— Что случилось? — спросил Сакен, придержав коня и улыбаясь. — В ноздри каждого из вас можно всунуть по кулаку.

— Если бы ничего не случилось, то наши ноздри не раздувались бы так, — отозвался Мухаммедий первым. — Мы хотим поговорить с вами, но прежде надо хорошо устроиться. Наши дастарханы расстелены, будьте гостем у нас, народный глава. Я приглашаю вас от имени этих почтенных людей.

И, не дожидаясь ответа, Мухаммедий с готовностью повернул коня, намереваясь указывать гостю дорогу.

Но в этот момент вперед выехал Орынбек и поставил своего коня поперек дороги.

— Я приглашаю от имени рабочих! — уверенно проговорил Орынбек. — У нас дастарханы тоже готовы. Если ты разохотился на кумыс из черного бурдюка и на мясо жеребенка, то следуй за мырзой Мухаммедием. Но если ты можешь довольствоваться только чаем и хлебом, то следуй за мной, Сакен!

Сейфуллин задумался. Красивый, длинношеий, серый в яблоках конь под ним горячился, не стоял на месте, прядал острыми ушами, взбрыкивал, фыркал, непрестанно взмахивал головой. Седло выложено серебром, при каждом движении коня сверкает и переливается на солнце. Но как ни красив был серый в яблоках, как ни страстно любили коней все встречавшие, взоры их были прикованы к самому Сакену Сейфуллину. Народная молва не могла его приукрасить, ибо он был действительно красив. На нем летний пиджак из китайской чесучи, сапоги с тупыми носами, на груди значок с буквами — член КирЦИК, тонкая белая шляпа. На коне сидит прямо и прочно. Шея открыта, виден легкий загар. Он белолиц, черноволос, высокого роста и статный. Трудно пройти мимо такого человека, не остановив на нем своего взгляда. Горделивое, чуть холодное выражение говорило о надменном характере.

Сейфуллин окинул молчаливым, изучающим взглядом толпу перед собой. Каждый под его проницательным взглядом почувствовал себя стесненно.

— Поехали к рабочим! — сказал наконец Сакен, указывая на Орынбека подбородком.

В группе Мухаммедия опустились головы. Однако ничего не оставалось делать, как последовать за Сакеном. Орынбек держался рядом с Сакеном, без устали говорил:

— На этой равнине, у подножия Байдаулета, происходили многие кровавые схватки… Пристав завода Соколов, начальник колчаковского карательного отряда Волосников вот на эту самую равнину сгоняли рабочих и вырезали на их спинах кожу тонкими полосками, как тесьма. Я спрятался, но меня самого поймали вон в тех зарослях таволги. Даже при Советах не давали нам житья. Перед тобой, дорогой Сакен, мы в долгу до самой смерти. Ты вырвал нас из когтей стервятников, жить стало веселее и свободнее…

Ахметбек, ехавший сзади, стеганул коня несколько раз и, поравнявшись с Сакеном, заговорил:

— Сакен, свет мой, у нас тоже есть язык и найдется что рассказать, если пожелаешь слушать. Младший всегда приветствует старшего, через дастарханы не прыгают. Не забывай, милый, обычай казахов. Вон у входа в свой дом стоит и ждет тебя аксакал Балаубай. Почему проезжаешь мимо, заверни к нему.

— Дорогой Ахметбек, у Сакена нет лишнего времени, чтобы соблюдать все обычаи, — отозвался Орынбек и притворно расхохотался.

Сакен обернулся к своему маленькому чернобородому спутнику справа, что-то спросил.

— Акын, сын Байсалбая Ахметбек, — пояснил чернобородый, привстав в седле.

Сакен тотчас повернул коня к дому Балаубая. Спешившись, поприветствовал хозяина. Простодушный старик остался очень доволен, от радости лицо зарумянилось. Не зная, что сказать, он несколько раз повторил:

— Долгую жизнь тебе, свет мой, долгую жизнь!

Гость не стал у него задерживаться, отказался от жеребятины, выпил кумыса и поехал дальше.

Сейфуллин остановился в белой юрте среди землянок. Юрта принадлежала другу Орынбека Махшаю, который выдавал себя за рабочего. Непонятно, откуда рабочий мог взять такую белую юрту? Кстати, у самого Орынбека точно такая же юрта недалеко отсюда, в долине Аршалы, и там же голов шестьдесят скота. Почему он не пригласил Сакена к себе, а привел сюда? Орынбеку не хотелось показывать свое хозяйство. Здесь ему легче прикинуться рабочим, однолошадником, он держится свободно, говорит смело, но сторонников у него заметно меньше, чем у Мухаммедия. А люди к Мухаммедию все, прибывают и прибывают отовсюду. Привлекает к себе внимание маленький чернобородый спутник Сакена. Его уважительно называют Ауке.