Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— И меня легко не проглотить!

— Довольно, прекратите! Все ясно, — сердито сказал Сакен и поднял руку.

В юрте наступила могильная тишина. Сейфуллин заговорил медленно, взвешивая каждое слово:

— Очистительный ураган Октября прошел, наступили солнечные дни. Если одни из вас ждут нового урагана, а другие стремятся спокойно греться на солнышке, то ошибаются и те и другие. Власть в стране прочно взяли в свои руки рабочие и бедняки. Тот, кто пытается помешать им, тот погибнет. Аксакал Абыл, если будете давать нам подножки, то сломаете себе шею. Ты, Орынбек, стал в ряды бойцов за новую жизнь. Но не говори, что покончишь с толстопузыми одним ударом. Вместе с волосами нельзя снимать голову. А если вздумаешь снять, то тебе руки отрежут. Бесконечные тяжбы, споры, скандалы между вами ведут именно к этим двум последствиям. Я не бий и не аксакал старого времени, я не распоряжаюсь, не приказываю, а разъясняю линию нашего правительства. Кто не желает понять ее вовремя, поймет позже, когда попадет в беду… Теперь скажу несколько слов о моем отношении к некоторым вашим товарищам. Люди не одобряют того, что я освободил Орынбека из заключения. Если человек чистосердечно признал свою вину и искренне попросил прощения, то не прощать ему — это жестокость. Как ни тяжела вина человека в прошлом, но оставаться к нему безжалостным — преступно. При Колчаке меня заковали в кандалы, сослали на каторгу, рвали волосы на моей голове, Теперь каратели попали в руки советской власти. Я не намереваюсь мстить ни одному из них. Если эти люди не исправятся, не прекратят враждебные происки против власти рабочих и крестьян, то, конечно, пощады им не будет. Вот что я хотел сказать об Орынбеке и о некоторых других ваших товарищах.

— Разве жалеть своего врага не значит себя ранить? — спросил Сарыбала.

Сакен живо обернулся к нему.

— Враг бывает разный, вражда тоже разная. Если враг жесток и непримирим, то и раны, им нанесенные, будут неизлечимы.

Наше отношение к такому врагу совершенно определенно. Я думаю, что Беков не принадлежит к числу наших непримиримых врагов. Когда я добивался его освобождения из тюрьмы, я знал, что он не совсем чист перед людьми. Ведь все знают, что на невинного человека не посылают десятки жалоб. Но тем не менее проступки Орынбека ничтожны по сравнению со злодеяниями Мухтара, Бименде, Аубакира и других богачей. Казахская феодальная знать, правящая в прошлом, все еще пытается верховодить, всячески старается удержать свое влияние в степи. Так почему же сын простого рабочего Бекова должен быть отстранен от строительства новой жизни? Нельзя так круто обходиться с людьми. У меня нет сомнения, что Орынбек Беков осознает свою вину за прошлое и в ближайшее будущее станет активным советским работником.

Сторонники Мухаммедия понуро опустили головы и сидели молча. Казалось, если бы им сейчас переломали ребра, то увечья они перенесли бы легче, чем эти слова Сакена. В полной тишине слышались только вздохи приспешников Мухаммедия.

Поднялся Орынбек и попросил слова.

— Простите меня, люди, — обратился он ко всем. — Вы знаете, что я вырос здесь, среди вас, и ничего в своей жизни не видел, кроме этого завода. Раньше жил я вслепую, часто заблуждался, но поправить меня было некому, а разжиревшие богачи толкали меня все больше в пропасть. Хорошо, что настал день, когда я понял и осознал свои прошлые заблуждения. Не только в будущем, Сакен-ага, но сегодня я даю вам твердое слово служить советской власти. Повторяю: не завтра, а сегодня же, Сакен, я остаюсь с тобою навсегда вместе! [33] Беков сдержал слово, искупил свою вину.

Беседа продолжалась долго. После обеда гости сразу выехали, Орынбек сопровождал их.

В ауле тишина. Поздняя ночь. Перестали брехать собаки, не слышно песен молодежи. Погасли огни очагов возле юрт, не видно света над шаныраками. Ночь темная, хоть глаз выколи. По лощине за аулом воровато пробираются три джигита — Сарыбала, Нургали и Мейрам. Ступают еле слышно, дышат беззвучно. Высунувшись до плеч из оврага, долго наблюдают за серой юртой, В тихой ночи только слышен частый стук их сердец.

В серой юрте лежит в постели очаровательная девушка. Глаза закрыты, но она не спит. Девушка плывет на крыльях мечты, ее бросает то в жар, то в холод… В конце концов она утомилась от долгого витания в облаках и уснула.

Но в представлении наших джигитов она еще не спит. Им кажется, что она вплетает в косу звенящую ленту с серебряными монетами, зовет их улыбающимися глазами, пленительно смеется.

«А кого зовет она? — спрашивает каждый джигит про себя и тут же отвечает: — Конечно, меня…»

Неожиданно с грозным рычанием выскочил на них желто-пестрый кобель. Юноши легли на землю и притаились, как перепела.

Кобель рычит, прыжками приближается к обрыву. Нургали все плотнее прижимается к земле. Чтобы избавиться от минуты страха, Нургали бы отдал час любовного наслаждения. Кого не заставит струсить самый злющий в округе кобель! Полаяв, попрыгав, известив хозяина, что к юрте хочет подобраться чужой, и убедившись, что непрошеные гости залегли и боятся перевести дыхание, пес опустился перед ними на брюхо и караулит, ждет. Джигиты лежат. Прошла одна минута, другая, третья. Пес не уходит. Друзей так и подмывает вскочить и броситься наутек. Но попробуй — пес сразу налетит, как барс. И нечем от него отбиться: ни палки под рукой, ни камня. И оставаться здесь долго тоже нельзя. Скоро рассветет, проказников могут поймать, и тогда позора не оберешься.

Сарыбала первым пополз вдоль обрыва. Друзья, затаив дыхание, последовали за ним. Извиваясь, как змеи, они ползли по лужам, по пыли, по грязи, пока не оказались на безопасном расстоянии. Кобелю не захотелось удаляться от юрты хозяина.

Радуясь избавлению, друзья забыли про недавний страх.

— Давайте проберемся в юрту Нурабека, — предложил Сарыбала.

Нурабек — тихий, безобидный старик. Его зовут Нурабек с грыжей или Нурабек шепелявый. Старшую из дочерей он выдал замуж. Сыновей нет. У Нурабека небольшой табун. Кумыс у него такой, что, кроме него самого, никто его пить не может: не кумыс, а настой медного купороса. Лошадей своих он жалеет, всегда ходит пешком.

И вот неудачники поравнялись с юртой Нурабека. Трусливый Нургали, никогда по ночам не ходивший к девушкам, неожиданно осмелел. Друзья заспорили: кто из них попытает счастья пробраться к дочери Нурабека.

— Хватит болтать, я пойду! — решительно заявил Нургали.

Сарыбала с Мейрамом уступили.

Друзья прислушивались, тишину нарушали только храп Нурабека да стук зубов Нургали. Скрипучая дверь не издала ни звука, когда в юрту проник громадный, неуклюжий джигит. Продвигался он тише мухи. Над очагом стоял на подставке котел с молоком. Девушка спала на полу у решетки справа. Нургали подбирался к ней, трясясь как в лихорадке. Штанины закатаны до колен, рукава засучены. Вот бы попасть к ней прямо под одеяло! Но на дороге котел, шайтан его побери, миновать бы его благополучно, не то все пропало!