Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Все молчали. Сарыбала допустил неслыханную дерзость.

На шум явился Аубакир, но тоже молчал. Первым нарушил тишину Махамбетше.

— Что это за разнузданность! — проговорил он сердито. — Из-за конского пота поднял такой скандал! Ну, допустим, посыльный не прав. Но ведь надо уважать хозяина, чью волю он исполняет. Ты порвал ворот не посыльному, а волостному. Уважаемые аксакалы ждут, когда я призову к порядку свою распущенную молодежь, когда возьму вину на себя. Я требую: встань, Сарыбала, на колени, упади к ногам старшего брата! Но это не все! Коня, которого ты не дал на время, теперь за провинность отдай насовсем! Не упорствуй, падай, говорю, к ногам!

Сарыбала не шевельнулся. Его распирал гнев, хотелось громко обличать бия, но он заставил себя молчать. Спорить с Махамбетше — все равно что перечить родному отцу. Воспитанный юноша выслушал старшего без пререкания, но уронить свое достоинство не хотел.

Подождав и убедившись, что Сарыбала не слушается Махамбетше, волостной Мухтар обратился к Аубакиру:

— Что вы скажете на это, мырза!

— Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте. Я не желаю вмешиваться. — Аубакир рассерженно отвернулся.

Мухтар молча поднялся. Вместе с ним поднялись аксакалы. Когда стали выходить, дольше других задержался аксакал Амир. Раскрыв объятия, он позвал Сарыбалу:

— Подойди ко мне, сынок, дай поцеловать твой лоб! Я полагал, что в нашем роде бегайдар остались одни бабы. Слава аллаху, есть, оказывается, потомок, достойный его! Дай тебе бог здоровья! О всевышний, молю тебя, береги наших родных смельчаков, дай им долгую жизнь! От Игилика — Тати, от Тати — подлец, от подлеца — вот этот новый подлец Мухтар родился. Его ты уничтожил сегодня и сделал для народа доброе дело! За это народ будет любить тебя. Эту любовь береги, милый. Большие люди видят далеко, резвые кони скачут долго. Гляди вдаль, милый, не живи только сегодняшним днем…

На поблекших, покрытых бельмами глазах старика показались слезы. Старик беззвучно заплакал.

У старого Амира нет ни одного зуба, жиденькая бородка совсем белая, крючковатый нос опустился до губ. Когда-то он не сдавался в споре, был речист, не уступал дороги самым сильным. Старик молча слушал сидящих вокруг него аксакалов, ни во что не вмешивался, только тихо наблюдал и переживал, а теперь дал волю чувствам. Сарыбала слушал старца с глубоким вниманием. Он вывел старика, поддерживая под руку, подсадил на коня и только теперь ответил на его благословение:

— Ата, ваше пожелание я никогда не забуду. Но я защищал не только честь бегайдара, а справедливость. Если бы допустил несправедливость сам бегайдар, я бы выступил против него.

— Умно сказал, сынок… Нет коня, который бы не спотыкался, нет человека, который бы не ошибался. Ты прав. Несправедливости хоть отбавляй во всем роде бегайдар. Сильная рука — владыка, но и она силе ума уступает. Ум смолоду — как драгоценности, надо беречь их и накапливать. Я сказал тебе, и ты намотай на ус.

И Амир тихо тронул коня, слегка коснувшись его камчой.

Первым волостным когда-то стал бай Игилик, имевший двенадцать тысяч лошадей. Он передал власть своему сыну Тати, Тати передал Мустафе, а Мустафа — Мухтару. Четыре поколения подряд правили волостью потомки Игилика. Но пришел день, и они пригорюнились, как будто прадед Игилик умер только сегодня.

Но зато многочисленные потомки Матая, который имел в свое время двенадцать тысяч овец, подняли головы и радуются, будто воскрес их знаменитый прадед: правление волостью сегодня перешло к ним, державная печать отныне должна быть в руках сына Махамбетше — Билала. Разорившиеся аулы рода кадыр сегодня воспряли духом, редко кто не испытывал чувства гордости за свой род.

Толпа окружила Махамбетше, стоявшего у жели. На морщинистом, осунувшемся лице бия появился румянец. У жели обычно резвились всего три жеребенка, а со вчерашнего дня стало пять. За аулом рвется с привязи гнедой мерин со звездочкой на лбу. Раньше его не было, прошлой ночью приехал на нем новый волостной.

Среди закопченных юрт аула стоит большая, серая, залатанная юрта; правее ее — белая юрта в шесть решеток; в ней поселился новый волостной с двумя женами. Одна, по обычаю, токал, другая — байбише. Билал сначала женился на токал и выбрал ее сам, а потом привел в дом байбише — нареченную с детства. Обе молоденькие — не старше двадцати лет. Старики говорят: «У казаха с детства три мечты: стать волостным, разбогатеть и иметь несколько жен». У Билала две мечты сбылись, бог даст, сбудется и третья. Вместе со счастьем к волостному приходит и богатство, а если не придет — он притащит его силой. Для начала вот уже приволокли большого, жирного барана и режут его перед белой юртой. В этом ауле вообще не держат овец мелкой породы.

Дети бедняков, не пробовавшие мяса за все лето, сбежались со всех сторон к очагу. Толпа возле Махамбетше большая, а поздравляющие все идут и идут. Там и тут слышны пожелания, хвалебные слова, поговорки: «Счастье придет туда, где было», «Скот заведется там, где водился».

Наконец вышел из своей юрты молодой волостной в сопровождении джигитов. Одет он по-русски, энергичный, плечистый, крепкий, черные волосы хоть и отпущены на целую четверть, но стоят торчком. Роста он выше среднего, статный, лицо бледноватое, нос с широкими ноздрями, маленькие раскосые глаза придают лицу бойкое выражение. По характеру Билал несдержан и груб. Родись он лет на десять раньше, быть бы ему таким же разбойником, как его дядя Мекеш. Даже сейчас, будучи советским руководителем волости, он не держался в рамках приличия, во время тоя кричал на всех, не прочь был крепко ругнуться и дать тумака кому-либо из земляков. Все знают его характер и стараются не связываться с ним.

Вот и сейчас самоуверенный джигит не пошел приветствовать аксакалов, угоднически окруживших его отца, а с ходу организовал на поляне борьбу молодых силачей, с каждым победившим боролся сам и всех уложил на лопатки. Аксакалам неловко было смотреть на забавы неучтивого должностного, но осудить его вслух никто не решался. В конце концов к нему подошел дядя Нурман и вполголоса подсказал:

— Билалжан, надо поприветствовать старших, ты не маленький..

Билал подошел к аксакалам.

— Желаем тебе удачи, — сказали старики.

Старый аульный Нурман сразу же перешел к делу:

— У кого печать, Билалжан?

— Печать у Мухтара, все остальное у меня.

— Остальное — чепуха. Главное — печать.

— Мухтар убежал с печатью. Но от меня он нигде не скроется, все равно заберу печать. Катченко дал телеграмму.

— Эта собака может заморочить голову самому Катченко. Не падкий ли он на деньги?

— Нет, очень честный человек. Если Мухтар попытается дать взятку, он его тут же арестует.