Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Однажды, возвращаясь с охоты, он увидел возле своего дома Джакыпа, старшего работника тестя. Связав в узлы все вещи Батимы, он нагружал их на арбу.

— Ты что делаешь?! — удивился Сарыбала.

— Батима послала… Велела привезти.

— Врешь!

— Мать ее послала, — признался работник.

Приказ тещи Сарыбалу оскорбил, и он раздраженно потребовал:

— Живо отнеси вещи на место! Кто бы ни послал, не отдам!

Обошлось без шума, без скандала, и это заставило Сарыбалу задуматься. В чем дело, почему они решили забрать вещи Батимы?

Во двор вышли Хадиша и Мустафа с четками в руках. Отец подошел к сыну медленно, глядя себе под ноги, и негромко заметил:

— Зря погорячился, сынок. Из-за вещей близких не обижают.

— Хватит! — вмешалась самолюбивая Хадиша. — Прощали, прощали, нет больше сил терпеть! Слава богу, прошло то время, когда я боялась родни. Сын сейчас взрослый, самостоятельный. Он женился, и нечего другим злорадствовать. Постыдились бы, дураки, еще при жизни дочери забирать ее вещи! Испугались, конечно, что потом не взять. Разве можно так поступать?! Пропади пропадом их барахло, оно не стоит моей Батеш. Но как обидно из-за жадности свахи…

— Перестань тараторить.

— Не перестану!

Старик и старуха заспорили. Сарыбала не вмешивался, думал о своем.

«…Подводы, налоги распределяются по аулам. Богатство Аубакира в несколько раз больше богатства всех шести аулов рода елибай. Люди ропщут, недовольны тем, что платят наравне с ним. Мне тоже не дают покоя шептуны. Старый Махамбетше по-прежнему вымогает взятки, все еще пользуется былой властью… По традиции сын бая Билал начальствует в уезде. Он враждует с Аубакиром и волостным Мухтаром, но за советские порядки он только на словах, а на деле — тот же насильник. А тут козни Орынбека и Тулеубая. Как мне бороться с открытым злом? Как сопротивляться старому? Где у меня такая сила? Не хотелось мне ввязываться в борьбу, но подлецы не дают жить спокойно. Разве не безобразие, не издевательство среди бела дня ворваться в моя дом! И меня же еще обвиняют в том, что я не дал свои вещи. Отец учит: будь смирным — будешь сытым. Все ли смирные сыты? Можно ли вообще всю жизнь ходить смирным?..»

Наступила осень. Вместе с нею прикочевали на зимовку люди с джайляу. Что ни день, то новая забота. Аубакир со своими четырьмя семьями расположился в новых домах с множеством комнат, с множеством скотных дворов. На тихой безрадостной зимовке снова закипела жизнь. Стало шумно от мычания коров и блеяния овец. Не стихал и людской говор. Кажется, молчал только один Сарыбала, он даже не зашел в новый дом тестя, куда любопытные валили толпами.

В один из печальных осенних дней, когда Сарыбала ходил сам не свой, теща привезла Батиму. Все близкие Сарыбалы обрадовались так, будто сноха впервые переступила порог их дома. В дальнюю комнату прошли только двое — Сарыбала и Батима, а в переднюю народу набилось битком. Шум, смех, говор.

— Я измучилась без тебя и вот приехала, — сказала Батима. — А почему ты ни разу не пришел ко мне?

Она сильно похудела — кости да кожа. Глаза стали большими, дышала Батима тяжело, будто задыхалась. На осунувшемся, бледном лице ни кровинки, однако Батима улыбалась, говорила мужу теплые слова. Жизнь покидала Батиму, но любовь в ней еще жилами она находила в себе силы говорить:

— Ты стал очень строгий и замкнутый. Мне это нравится. Только, когда обижаешься на других, не обижайся на меня, пожалуйста. Я отпросилась к тебе, чтобы ты сам похоронил меня, если помру. Когда-то я поклялась не обижать тебя ничем, старалась, но… если нарушила клятву, прости… Прости, пока я жива.

— Боже мой, да ты в самом деле прощаешься?! — воскликнул Сарыбала и всхлипнул.

Очевидно, чем больше сдерживаешь сострадание, тем с большей силой оно прорывается. Сарыбала расплакался. Батима лишь скривила рот, а печальные глаза остались сухими. Она выглядела жалкой, беспомощной, но все же пыталась успокоить мужа. Худенькой рукой она медленно подняла носовой платок и вытерла слезы на его глазах.

— Ничего плохого ты мне не сделала, не надо просить прощения, — сказал он сквозь слезы.

Батима, видно, почувствовала свой последний час и не случайно попросилась к Сарыбале.

С каждой минутой она дышала все тяжелее. Из передней комнаты люди постепенно перешли сюда. С рыданием подбежал к угасающей дочери Аубакир. Батима осталась безучастной к его слезам. Или у нее уже не было сил сочувствовать, или она решилась в последнюю минуту выразить свою неприязнь к отцу, которого не любила. Она и не взглянула на отца. Одна ее рука была у матери, другая — у Сарыбалы. Батима силилась сказать им обоим что-то и не могла… Пожала руку Сарыбале. Потом замерла, не моргая больше, без звука, без дыхания. Мать зарыдала. Вторя ей, заплакали все присутствующие.

Прошло больше месяца после смерти Батимы. Ее короткая жизнь оставила добрые воспоминания.

Ранняя осень сразу перешла в снежную зиму. Снег повалил хлопьями, земля побелела, небо покрылось сизой мглой.

Сарыбала лежал в постели. Взгляд упал на бархатный камзол Батимы, который она носила повседневно, и слезы невольно навернулись на глаза.

Открылась дверь, и зашел Сыздык. Кое-как отряхнув с себя снег, он торопливо прошел к Сарыбале.

— Выручай. Посыльный Мухтара отобрал у меня коня. Пойдем, ой-бой, лучше умереть, чем так жить!

Сарыбала поднялся, протер глаза и некоторое время посидел в раздумье.

Потом спокойно спросил:

— Откуда он взялся?

— Как «откуда взялся»? Будто впервой Мухтару грабить наши аулы! Приехал недавно и остановился у Аубакира, Сейчас там собрались двадцать — тридцать аксакалов, два милиционера и один посыльный.

— Взяли, наверное, временно, для подводы, чтобы добраться куда-нибудь.

— Во всем ауле не могли найти лошадь, кроме моей? Почему пристали к моему единственному коню? Знаю — задумали недоброе. Не возвратят.

— Потерпи. Не возвратят — что-нибудь сделаем.

Сарыбала продолжал сидеть, и Сыздык, потеряв терпение, ушел.

Сыздык — ровесник Сарыбалы и родственник по линии матери. Он сирота, после тифа в восемнадцатом году остался в живых один из всей семьи. Тогда у сироты был единственный жеребенок, которому сейчас пошел пятый год. Конь получился на славу — выносливый, быстроногий, сразу стал известен всей округе. Любители беговых лошадей тщетно пытались приобрести его, за одного давали четырех коней-пятилеток. Но Сыздык не уступал любимца. Коня могли только украсть или отобрать силой. Зарился на него и Сарыбала, но не осмеливался просить. «Как бы легкомысленный посыльный не загнал красавца, не изувечил ему ноги», — подумал он.

Через минуту снова прибежал Сыздык.

— Я тебе говорил, что они затеяли недоброе! Привязали коня в углу двора, а меня близко не подпускают.