Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— Заслуживаешь ты отмщения или нет, не буду судить, но лишь за эти твои слова освобождаю. И для тебя, Айдарбек, довольно на первый раз, можешь ехать на все четыре стороны.

После освобождения Алибека аульные всадники отстали, и небольшой отряд без остановок двинулся в райцентр. На ногах воров позвякивали железные путы. Милиционеры эту ночь спали и чувствовали себя гораздо бодрее, чем раньше. Один только Айдарбек страдал, кружилась голова.

В полдень завернули в один байский аул, чтобы утолить жажду. Посреди аула стояла белая юрта, украшенная орнаментом. Возле юрты жалобно кричала белая верблюдица, на глазах ее виднелись прозрачные слезы. Из юрты вышла миловидная молодая женщина, ведя в поводу резвого белого верблюжонка. На женщине голубое, как небо, платье, черный плюшевый камзол, желек — узорный головной убор молодицы. Подпустив верблюжонка к матке, она заботливо вытерла глаза верблюдице, прижалась щекой к ее голове и заплакала. Увидев посторонних, она пристально посмотрела на них. По лицу ее текли слезы, а на щеке был темный синяк.

Сарыбала невольно уставился на молодицу, слез с коня и медленно подошел к ней.

— Ей-богу, я вас где-то видел! — воскликнул он.

— Меня зовут Асия.

— Асия! Боже мой, я ведь пировал на вашей свадьбе!..

— Теперь я тоже вспомнила вас! — радостно воскликнула Асия и улыбнулась.

Бледное лицо ее порозовело, а синяк, грубый признак безрадостной жизни, стал еще заметнее.

Как раз в это время в соседней юрте сидели председатель волисполкома с несколькими работниками волости. В честь приезда гостей зарезали барана и собрались люди послушать новости. Одних интересует вкусное мясо, других — беседа. Кое-кто пришел с просьбой, кое-кто с жалобой. Всех жалобщиков Сарыбала направил к председателю волисполкома. Оставшись наедине с Асией, он спросил:

— Где ваш муж?

Он помнил, как года два-три тому назад ее муж на свадебном тое показал свое глупое лицо. Асия неохотно ответила:

— Лошадь у нас пропала. Поехал искать.

— Я до сих пор помню прощальную песню, которую вы пели, когда вас провожал аул. Когда вы с плачем удалялись все дальше и дальше от аула, отец ваш ревел дома в три ручья. Сам ревмя ревет и в то же время успокаивает: «Потерпи, милая, потерпи! Скоро привыкнешь, мать твоя тоже привыкла!» Ну и как… привыкли?

— Разве может человек привыкнуть к аду? А я оказалась именно в аду. Синяки на лице не от конского копыта, а от сапога мужа. Родители мои умерли. Счастье вместе с богатством ушло от них еще при жизни. Среди родственников не нашлось ни одного, кто бы помог мне избавиться от этой муки. Я терпела, скрывала побои и издевательства мужа, но больше не в силах! Единственная подруга, с которой делюсь своей печалью, — это белая верблюдица. Она, бедняга, криком зовет своего детеныша, а меня доводит до слез…

— За что он бьет вас?!.

— Я вышла замуж, только чтобы не обидеть отца. Теперь этот негодяй мстит мне за нелюбовь. А вдобавок у меня еще нет ребенка. «Бездетная женщина — кобылица в табуне», — упрекает он постоянно. Без конца ругает, оскорбляет, бьет…

Потупив взгляд, Асия изливала горе. Из черных глаз струями текли слезы по бледным щекам и капали на платье.

Перед взором Сарыбалы вдруг появились две Асии. Одна смотрела на него из глубины прошлого, приподняв шелковое покрывало невесты и стыдливо улыбаясь в тот момент, когда принимала колечко от Сарыбалы. Та Асия была похожа на чистую светлую луну, проглянувшую между облаками. Другая Асия сидела рядом и напоминала Сарыбале угасающий самодельный светильник.

«Разве можно допустить, чтобы в советское время открыто издевались над женщиной, такой умницей, красавицей, скромной и кроткой по характеру?! Ведь никому она не причиняет зла», — негодовал Сарыбала.

— Горю слезами не поможешь, надо действовать, — сказал Сарыбала.

— Боюсь, — ответила Асия. — Пока дождешься суда, пока он даст развод — много пройдет времени. Да к тому еще муж меня живой не отпустит, убьет.

— Подайте заявление на мое имя, опишите все, как есть. Я тут же разрешу вам поехать, куда хотите. Больше того, сам буду сопровождать. Все остальное решит суд и выдаст вам документ.

— Боже мой, явь это или сон?! Я помню, прощаясь тогда со мной, вы говорили: «Вот наступило прекрасное утро, восходит солнце, радует мир светом и теплом». Теперь для меня этим солнцем явились вы! — воскликнула Асия сквозь слезы.

Не узнав горя, не узнаешь и радости, но в радости из глаз скатываются не слезы, а жемчужины.

Начальник, намеревавшийся выступить сразу после короткой передышки, задержался до вечера. Он не зашел поприветствовать председателя волисполкома Аманбая, а тот, видимо, ждал-пождал и заявился к начальнику милиции сам. Косоглазый, широколобый джигит, опрятно одетый, поздоровался с Сарыбалой тихо и с дружелюбной улыбкой.

— «Боже пронеси», — испуганно говорили многие казахи, услышав имя пристава Соколова. Теперь услышал я, что эти же слова говорят и про советского Соколова, — шутливо заговорил председатель.

— Царского Соколова уважали те люди, чьим интересам он служил. Если советского Соколова будут уважать честные люди, мне наплевать на болтовню остальных. Скажи, от кого ты услышал эти слова — от бедняков или баев?

— Свои люди говорят. Неужели и они вызывают у тебя подозрение?

— Иногда ты своими называешь чуждых советской власти.

— Ну и осторожен ты, Сарыбала, недоверчив! Дураки, кто расставляет капканы на твоем пути.

Председатель и начальник милиции вдвоем вышли за аул, чтобы поговорить наедине.

Аманбай знал здешний люд давно, относился к людям одинаково. Он пожилой, умудренный жизнью человек. Пронюхав, что милиция освободила Асию, аульные аксакалы обратились к Аманбаю.

— Сколько раз я ни приезжал сюда, Асия ни слова не говорила о плохой жизни, — начал Аманбай. — Не ты ли смутил ее? Ты молодой, она молодая…

— Зачем мне смущать ее?

— Тогда почему она так быстро решила уехать?

— Она решила уехать не сейчас, не сегодня, а давно… Слышала о советских законах, но не могла воспользоваться своими правами. Я только помог ей, посоветовал и обещал взять под защиту.

— Вот поэтому аксакалы не осмелились прийти к тебе, а пришли ко мне. Меня они знают и просят оставить Асию, пока не приедет суд. Нам обоим аул приготовил в подарок две кошмы и двух кобылиц.

— Пусть дарят. Взятку примем, а самих арестуем.

— Не надо дразнить их, Сарыбала. И без них у тебя достаточно врагов. Долго здесь не советую тебе задерживаться. Вся округа знает, что ты сделал остановку в этом ауле, и кто-нибудь из обиженных может свести с тобой счеты. Нэп распустил баев, и некоторые стали буйствовать, не останавливаются и перед убийством.