Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Рижан, не умевших резать торф, поставили на погрузку. В первую минуту работа показалась легкой. Но только в первую минуту. Полусухие куски торфа были остры. Они натирали руки, которые вскоре оказались все в крови. Змей, правда, выдал брезентовые рукавицы, но в них работа совсем не клеилась. Приходилось работать голыми руками. Июньское солнце жгло спину. Работать надо было по восемь часов, с полуторачасовым перерывом на обед. День казался бесконечным. Студенты пыхтели, стонали, ругались. Лейнасар молчал, стиснув зубы.

Надежда на то, что со временем они привыкнут и страдания их уменьшатся, не сбывалась. Каждый день приносил новые муки, новые кровавые раны. Старые рабочие сочувственно посматривали на чужеземцев, но ничем помочь не могли. Они сами испытывали все прелести этой работы, хотя некоторые из них тут гнули спину уже много лет.

Вечером, смазывая раны, Вилис жаловался:

— Был бы хоть какой-нибудь толк от всего этого. Ведь еще неизвестно, сколько Змей заплатит нам.

Да, это было неизвестно. Хозяин только написал, что их заработок можно будет определить через неделю, в день первой выплаты. На этом болоте, как всюду в Швеции, платили каждую неделю. Хозяин также написал, что за питание и жилье он будет удерживать по три кроны и двадцать пять эре в день. Против этого возражать нельзя было — Змей кормил хорошо. Но продовольственные карточки он, разумеется, взял себе.

— Хоть и трудно нам, но от других мы все-таки не отстаем. Значит, получим не меньше остальных, — успокаивал Альфред.

— И мне кажется, что Змей нас не обманет, — добавил Лейнасар. — Ничего, помучаемся, зато зимой заживем как господа.

Мечта о вольготной жизни зимой была единственным утешением. Они все прикидывали, как часто смогут ходить по ресторанам, кафе и смотреть кино.

— Если у них во всех картинах показывают таких смазливых полураздетых девиц, то в кино надо ходить почаще, — рассуждал Вилис. Остальные соглашались с ним.

Змей появлялся на болоте два раза в день. С утра он смотрел, как люди приступают к работе, вечером проверял сделанное. Видимо, он при этом всегда отпускал какие-то шутки, ибо шведы смеялись. Затем он опять уходил, высоко поднимая ноги в желтых туфлях.

В субботу шведские рабочие собрались в столовой на вечеринку. Стряпуха привезла пива и торговала им. У рижан деньги уже почти разошлись, и всем вместе удалось наскрести всего лишь на несколько бутылок. Шведы настойчиво приглашали новичков в свою компанию, но рижане вскоре заметили, что мешают им, ибо не могут принять участия в разговорах. Огорчало и то, что они, со своей стороны, не могли ничем угостить. Так им и не удалось включиться в общее веселье. Один только Вилис приглашал танцевать грузных, коренастых девушек, но те, узнав в нем чужеземца, прыскали от смеха и отдавали предпочтение своим соплеменникам.

Нет, эта вечеринка пока была не для них.

Отойдя подальше от бараков, Лейнасар уселся около железной дороги и, кусая полевицу, мрачно слушал долетавшие с танцевальной площадки звуки аккордеона. У него не было доступа даже в эту простую, грубоватую жизнь. Неужели перед ним всегда будет невидимая стена? Может быть, это судьба всех эмигрантов? Или еще возможны перемены? Возможны! Но когда? Другое дело — в Риге. Там он всегда сам определял свое место в жизни. Можно ли жить иначе? Может быть, и можно, но что это за жизнь? Горька такая жизнь.

Когда к утру шум танцульки затих, Лейнасар встал, тихо прокрался в барак и растянулся на нарах.

В понедельник на руках открылись старые раны и появились новые.

Наконец наступил долгожданный четверг. На болото они прибыли во вторник утром. Им причиталось чуть побольше, чем за одну неделю.

После ужина рабочие остались в столовой ждать хозяина. Змей пришел и, как всегда, с шутками и прибаутками уселся во главе стола, раскрыл портфель и начал вызывать рабочих по фамилиям. Они расписывались, получали деньги и уходили. Столовая все пустела и пустела. Наконец остались лишь одни рижане. Но Змей, словно не замечая их, закрыл портфель и собрался уходить. Студенты в недоумении посмотрели на Лейнасара, а тот на Змея.

Когда хозяин уже был в дверях, Ансис схватил его за рукав. Змей будто теперь только заметил пятерых мрачных юношей. Обнажив два ряда желтых вставных зубов и проговорив что-то, он развел руками. Однако Лейнасар не отставал. Он чуть ли не насильно усадил старика на скамейку. Опять посыпались какие-то незнакомые слова. Но Лейнасар продолжал стоять перед ним в угрожающей позе, упершись кулаками в бока.

Поняв, видимо, серьезность положения, Змей перестал улыбаться. На морщинистом лице появилось несколько новых глубоких складок. Но в общем он оставался совершенно спокойным. С минуту подумав, он достал лист бумаги и начал писать. Потом извлек из портфеля длинную узкую книгу и выписал оттуда несколько цифр. Затем подал бумагу Лейнасару. Пока Лейнасар разбирал написанное, Змей проворно шмыгнул в дверь и скрылся.

Прошло немало времени, пока Лейнасару при помощи словаря удалось расшифровать записку Змея настолько, что стал понятен ее приблизительный смысл. Змей считал, что рижане, непривычные к делу, за это время справлялись с работой хуже остальных, почему им и полагалось меньше, чем остальным. Следовал ряд цифр. Если вычесть из полагавшихся им денег стоимость жилья и питания, то каждый из рижан оставался еще должен работодателю по семьдесят четыре эре. Хозяин надеялся, что вскоре они втянутся и будут получать больше.

Когда рижане поняли это, в столовой наступила гробовая тишина. Мгновенно рухнули все надежды — на привольную жизнь зимою, на кафе и кино с полуголыми актрисами.

— Значит, мы еще старику должны? — мрачно спросил Альфред, глядя на свои покореженные пальцы.

— Да, каждый из нас еще должен ему по семьдесят четыре эре.

— Это мошенничество! Это обман! — кричал Альфред; глаза его были полны слез.

— Докажи сначала, что это обман, — с мрачной насмешкой в голосе заметил Вилис.

Лейнасар промолчал. Застывшим взглядом он смотрел на записку Змея. Ему казалось, что сейчас эта чуждая земля разверзнется и поглотит его.

Вошла уборщица с ведром и принялась подтирать пол, и рижане молча оставили помещение.

Во дворе, перед бараками, кучками сидели шведские рабочие и пили принесенное со станции пиво. Узнав о беде своих товарищей, они возмутились явной несправедливостью. Друзьями чужеземцы им не были, но в шведах заговорило чувство трудовой солидарности. Писанина Змея переходила из рук в руки. Почти каждый, прочитав ее, сердито сплевывал. Некоторые говорили немного по-немецки. Они стали успокаивать рижан. Пускай не огорчаются, уж они все заставят хозяина быть справедливым.