Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

— Простите, что я вас так холодно принял. Не знал, что вы ревностный сторонник нашего ЛЦС.

— Да, Силинь привлек меня к-этому делу еще прошлым летом, когда приезжал в Вентспилс. Я тогда помог ему переправиться в Швецию.

— От имени Латвийского центрального совета выражаю вам благодарность. Вы поступили как истинный патриот. — Чаксте церемонно пожал инженеру руку.

— Особой моей заслуги тут нет. Не вздумай тогда рыбак Кирсис скрыться, все было бы куда сложнее. Ему даже выгодно было взять кого-нибудь с собой. Я только договорился с ним. — Карнитис из приличия старался не очень выпячивать свои заслуги.

— Но все-таки сегодня любой шаг на благо нашего дела очень важен.

— Что мне доложить Силиню?

— Он хорошо укрылся? Немцы не разнюхают?

— Не разнюхают.

— Где рация?

— Рация «Марс», привезенная Силинем, код и питание спрятаны вне Вентспилса, в надежном месте.

— Скажите Силиню, что все это следует доставить в Ригу и передать человеку, имя и адрес которого я вам напишу на бумажке. Учтите, что эта бумажка никогда, ни при каких обстоятельствах, не должна попасть в руки немцев.

— Понимаю. Что еще?

— Скажите, что Силинь лично отвечает за то, чтобы все шведские требования были выполнены. Что ему делать дальше: оставаться в Латвии или вернуться в Швецию, скажет человек, которому он сдаст рацию.

— Будет выполнено. А какие приказания у вас как у начальника ЛЦС будут ко мне?

Для пущей важности инженер встал. Встал и профессор. С минуту он подумал.

— Организуйте массы! Привлекайте по возможности больше людей! Чем большую силу мы будем представлять сами, тем больше с нами будут считаться и шведы, и англичане, и американцы. Силинь пишет мне, что вы именно этим в Вентспилсе и занимаетесь. Каковы успехи? Как растут наши ряды?

— Двоих мне удалось привлечь.

— Только двоих?

— Да.

— Мало. Почему так мало?

— Никто особенно не верит в эту Латвию.

— Да, Ульманис многих обманул. Но вы говорите им, что так больше не будет. Будет лучше. Будет даже намного, намного лучше. И скажите, что у нас и свои военные силы есть. Они с каждым днем растут. Насколько они велики, я разглашать, как вы сами понимаете, еще не вправе.

— Понимаю.

— Хорошо. А теперь поезжайте домой и работайте, работайте. Центр на вас надеется.

Профессор пожал инженеру руку, подошел к письменному столу, черкнул что-то на бумажке и отдал ее Карнитису.

— После того как вы запомните содержание записки, уничтожьте ее.

Карнитис раскрыл записку и прочитал: «Лилия».

Константин Чаксте еще раз внимательно перечитал донесение Силиня. Подошел к камину, открыл дымоход, поджег сверток и кинул его на колосники. На стене кабинета запрыгали отсветы пламени.

Профессор сидел в кресле у камина и задумчиво следил, как исписанные листки, свертываясь, постепенно превращаются в пепел.

Тихо отворилась дверь. Слегка вздрогнув, Чаксте поднял голову и сразу опять уставился на пламя. Анастасия взяла стул и уселась рядом. Она тоже какое-то время молча смотрела на огонь, пожиравший бумагу.

— Константин, я живу в постоянном страхе.

— Ты помнишь, как в романе Андриева Ниедры прекрасно перефразирован Шиллер:

— Мало кто согласится теперь пойти по следам, протоптанным глубокими галошами Андриева Ниедры. Кто приходил к тебе?

— Из Вентспилса. От Силиня.

— Значит, Силинь все же нашелся?

— Да.

— Что он успел в Швеции?

— Он не Мейеровиц.

— Может быть, ты этого не знаешь, но перед первой поездкой за границу Мейеровиц отправился к Финку [1] Популярный в буржуазной Латвии провидец. . И, только получив предсказание успеха, он принял предложение Ульманиса.

— Ты веришь в такую ерунду?

— В Финка все верили. Что Силинь успел сделать в Швеции?

— Не то, конечно, на что мы надеялись и о чем писал Салнайс.

— Салнайс всегда был болтуном. Хочу знать всю правду.

— Официальные круги Швеции теперь не интересуются Латвией.

— Я говорила тебе, что письму Салнайса верить нельзя, а вы? Ему хорошо — сидит в Стокгольме и фантазирует. Попадетесь ведь вы, а не он. Значит, Силинь вернулся без всяких результатов?

— Кое-какие результаты есть.

— Какие?

— Латвией заинтересовался капитан Иогансон.

— Значит, военные проявляют к нам какой-то интерес?

— Капитан Иогансон — не представитель шведских военных кругов в прямом смысле этого слова.

— А кто он?

— Сотрудник разведывательной службы.

— Иначе говоря — шпионский начальник.

— Настя, зачем так вульгарно?

— Не лучше ли разве называть вещи своими именами? Что Иогансон обещает?

— Пока ничего конкретного. Будет обещать и давать потом.

— А чего он требует?

— Сведений о военном, экономическом и политическом положении в Латвии.

— Шпион требует шпионских сведений.

— Настя!

— Вы должны собирать эти сведения и отправлять их в Швецию?

— Да.

— Ох, господь милосердный!

— Напрасно ты волнуешься. Неужели ты не понимаешь, что регулярная радиосвязь со Швецией в нашем деле уже сама по себе значит очень много?

— Возможно. А кроме Иогансона нет больше никого?

— Еще какой-то Крейцберг из американского посольства в Стокгольме.

— Что за Крейцберг? Тоже швед?

— Латыш. Раньше работал в латвийском посольстве в Стокгольме, а теперь сотрудничает в американском.

— Он, видимо, той же породы, что и Иогансон?

— Наверно.

— И чего хочет он?

— Того же, что и капитан Иогансон.

— И вы дадите ему?

— Несомненно! Все же это лучше, чем ничто.

— Константин, а не получится ли, что ваш ЛЦС из политической организации превратится в обыкновенный шпионский центр?

— Настя!

— Ладно, буду молчать, буду молчать. Быть может, я многого не понимаю.

Супруги замолчали. Пламя в камине давно погасло. Молчание нарушил профессор.

— Настя, насколько я помню, у Минтаута где-то завалялся прекрасный портрет Мейеровица. Если он ему не нужен, то пускай Айя принесет.

— Для чего?

— Мне хотелось бы повесить этот портрет рядом о портретом отца. Люди большого духа вдохновляют.

— Может, и портрет Финка повесишь?

— Настя! В профессорском кабинете такие плоские шутки неуместны.

Вошла горничная и сообщила, что ужин подан.

Карнитису не удалось застать «Лилию». Отвез в Ригу и сдал по адресу рацию, питание, код и кварцы Тирлаук. Он же привез из Риги указание Силиню: вернуться в Швецию. Леон Силинь трое суток мерз в дюнах, в пятнадцати километрах южнее Вентспилса. Только утром четвертого дня за ним пришла лодка, и Силинь полуживой вернулся в Швецию.