Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Чтобы спасти генерала Бангерского от печальной славы предателя, было сфабриковано несколько легенд о том, как содержание меморандума дошло до немцев. Сами члены ЛЦС якобы отправили фотокопию меморандума западноевропейским государствам как свидетельство своей борьбы за «независимую Латвию». По второй версии, руководство ЛЦС в марте 1944 года созвало в Риге конференцию националистических организаций Латвии, Литвы и Эстонии. Один из эстонских делегатов по пути домой попался в руки немцев и выболтал все, что знал о ЛЦС и о меморандуме. Но эти версии так и остались версиями, они не помогли обелить генерала Бангерского.

После ареста Константина Чаксте председателем ЛЦС избрали генерала Вернера Тепфера.

Аугуст Карнитис приехал из Риги совершенно подавленный. Временами он был близок к отчаянию. Проклятый Силинь! Какого черта он, Карнитис, послушал его и сунул голову в петлю? Помощник начальника порта — это все-таки помощник начальника порта. Разве он не мог жить? И как еще! Будь трижды проклят этот Силинь!

Из вентспилсцев невозмутимее всех был Альфонс Паэгле. Он успокаивал остальных, говоря, что пока опасаться нечего. Когда им будет что-нибудь угрожать, тогда и будут волноваться. А пока надо наслаждаться жизнью. Он так и делал, по-прежнему не пропуская ни одного дня рождения, ни одних именин.

Карнитис охотно был бы всегда вместе с таким человеком, как Паэгле. С ним он чувствовал себя надежнее. Но тот же Паэгле разумно считал, что членам ЛЦС надо теперь встречаться как можно реже.

У Карнитиса оставалась одна Пиладзиене. Часто они сидели по вечерам вдвоем, потягивали самогон и слушали хриплые граммофонные пластинки. Но все время потягивать самогон и слушать пластинки трудно. Карнитис иногда по вечерам для укрепления нервов пилил и колол в сарае дрова. Одна стена сарая с маленьким незастекленным окошком выходила на улицу. Карнитис из предосторожности иногда бросал работу и поглядывал в окошко.

Однажды под вечер, в начале мая, Карнитис опять возился с дровами. Вонзив топор в чурбан, он хотел взять свой пиджак и направиться в дом, но вспомнил, что вышел из комнаты без пиджака и без шапки. Он отер лоб и по привычке бросил взгляд в окошко. И сразу отскочил от него. Из переулка появились пять полицейских СД. Они повернули на его улицу. Страх, которым он так долго мучился, вдруг исчез, уступив место инстинкту самозащиты. Карнитис осторожно вышел из сарайчика и прикрыл за собой дверь. Из двора маленькая калитка вела в сад, в котором уже распустилась первая зелень. Калитка слегка скрипнула, и Карнитис шмыгнул за куст смородины. Отсюда он посмотрел в освещенное окно кухни. Пиладзиене хлопотала около очага. Когда раздались первые тяжелые удары в дверь, Карнитис перемахнул через забор и очутился на тихой улочке. Кругом ни души.

Вначале Карнитис бежал, но, добравшись до более оживленной улицы, пошел медленным шагом, слегка пошатываясь, чтобы его приняли за пьяного, вышедшего в одной рубахе из дому на поиски спиртного. Никто на него и не обращал внимания.

Когда город остался позади, Карнитис опять побежал и остановился только тогда, когда совсем выбился из сил. Увидев неподалеку ивовый куст, он лег под ним. Дувший с моря прохладный ночной ветер быстро освежил Карнитиса. Не было никакого сомнения в том, что полицейские СД пришли именно за ним. В Вентспилс вернуться нельзя. Но не все еще потеряно. В окрестностях немцев мало. На любом знакомом крестьянском хуторе он мог бы пока чувствовать себя более или менее в безопасности. Но у кого?..

Вдруг перед его глазами возникли улыбающееся лицо, внимательно смотрящие в карты глаза. Пилманис, пастор Ландзенского прихода! Они провели вместе немало приятных вечеров. Золотой человек, слуга господа, настоящий латыш. И где найти более надежное убежище, чем в церкви! Только не смотался бы куда-нибудь этот чертов слуга. Его ведь все бабы да карты искушают.

Карнитис направился в Пилтене. Посреди ночи он добрался до дома приходского пастора. Пришлось постучать несколько раз, пока послышалась возня За окном и чья-то рука отодвинула занавеску. Пастор оказался дома — у Карнитиса отлегло от сердца.

Всего этого не знал Ансис Лейнасар. Он также не знал и о том, что случилось в Стокгольме, о незначительном эпизоде, который вплелся в общую путаницу событий и стал для Лейнасара петлей, как ячея сети для салаки в морском потоке.

Однажды Леон Силинь в прекрасном настроении вышел из «банки», не зная, скоротать ли вечер в одиночестве дома или же побродить где-нибудь. Он начал про себя декламировать строки из Кезбере:

Строфа оборвалась. Вдали он увидел человека, неторопливо шедшего ему навстречу. При виде его Силинь сразу забыл про нарциссы.

Бывают люди, на лицах которых лежит печать их профессии, на них как бы написано: я кузнец, или: я рыбак, или: я продавец бакалейных товаров. На лице человека, который приближался к Силиню, была печать: я булочник. Булочник и никто другой.

Когда Силинь поравнялся с булочником, тот словно очнулся от размышлений. Силинь мог поклясться, что встреча эта была не случайной.

— А, господин Силинь! — обратился к нему булочник на певучем шведском языке. — Здравствуйте, здравствуйте! Какая приятная встреча. Вы уже кончили работу и идете домой?

— Примерно так.

— Прекрасно, прекрасно. Мне почему-то не сиделось дома, и я вышел прогуляться. Может быть, пройдемся вместе?

И они пошли рядом. Могло показаться, что они и на самом деле прогуливаются и что им совершенно безразлично, куда идти. Но Силинь чувствовал, что они идут именно туда, куда хочет булочник.

В укромном уголке какого-то сквера оказалась пустая скамейка.

— Может быть, присядем, господин Силинь, ноги как будто устали.

Они сели.

Булочник посмотрел на небо и глубоко вздохнул:

— До чего странное небо. Оно прямо как большая-большая сковорода, с которой иногда падает вкусный блин. Вам так не кажется, господин Силинь?

— Нет, — наивно ответил Силинь, не понимая еще, куда клонит булочник.

— Вам так не кажется? — Опять вздох. — А я не знаю, отчего это меня все преследует уверенность, что и вам так кажется?

Силинь молчал.

— Вовсе не сказано, что блин этот обязательно должен быть блином. Он может оказаться и чем-нибудь другим. Например, шведско-латышским комитетом помощи. Разве ваше жалованье не блин? Разве ваша квартира не блин? Разве три красивые дачи в шхерах для балтийских беженцев — не блин? А жизнь господина Салнайса и жизнь господина профессора Фрица Балодиса? Разве это все не блины?