Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

— Может быть, и так.

— Ну, конечно, так. И вам кажется, что эти блины падают с неба. Успевай только открывать рот.

— Мне так не кажется.

— Нет, господин Силинь, именно так вам кажется.

Силинь в недоумении повернулся к собеседнику.

— Как же? Если бы вам так не казалось, вы не насвистывали бы так беспечно, в то время как «Марс», который мы с вами перебросили, молчит.

Теперь Силинь понял все.

— «Марс» молчит? Связи все время нет?

— Представьте себе — нет. Как ни странно!

— В самом деле странно.

— А мы, как дураки, сидим — ждем сигналов. Изо дня в день, из недели в неделю. А сигналов нет.

— Я тут ни при чем. Отвез и сдал все как полагается.

— Не говорю, что вы при чем. Но подумать над этим стоит. А то блинный дождь прекратится.

Силиню опять оставалось только промолчать.

— Ладно, господин Силинь, подумайте над этим. Подумайте хорошенько, а когда придумаете что-нибудь, то сможете опять насвистывать.

Капитан Иогансон (именно им и никем иным оказался булочник) встал и, даже не простившись, ушел походкой мирного обывателя.

Силинь понял, что это первое предупреждение и что навряд ли последует второе. Совсем подавленный он вернулся в «банку» и долго сидел в раздумье. В самом деле, какого черта «Марс» молчит? Затем он принялся просматривать учетные данные о беженцах. Отыскал и отложил в сторону карточки Ансиса Лейнасара и Вилиса Кронкална.

Обозленные случившимся на Бредаридском болоте Ансис Лейнасар и Вилис Кронкалн сидели перед Силинем. Он начал издалека. Кто является латышом? Латышом является тот, кто любит свою Латвию. А за то, что любишь, надо бороться. Ведь в латышской классической поэзии говорится: «Тот счастья добьется — кто будет бороться!» Разве древние крепостные холмы в Земгале, Курземе, Видземе и Латгале не говорят о борьбе предков? Ведь Ансис и Вилис знают народную песню «На войну я ушел»? Когда латышский воин возвращается с войны? Когда он уже стар, а маленькая сестренка выросла, стала умелой рукодельницей. Таковы заветы наших предков. Разве можно забыть их? Кто забудет, того народ проклянет. И еще. Разве легко было отвоевать латышское государство, государство, в котором каждому латышу представлялась возможность честно разбогатеть и быть барином?

Силинь вскочил на ноги и закричал:

— Может быть, вы оба коммунисты? Не коммунисты? Хорошо, тогда докажите это, докажите кровью своего сердца. А может быть, вы заодно с немцами? Немцы умный народ, культурный. Немцы научили латышей читать и писать. Но немцы хотят, чтобы все были их слугами. И, кроме того, песенка немцев спета. Точно как в первую мировую войну. Капут им. А что остается? Остается Англия, остается Америка, остается Швеция. Вот с кем держаться надо вместе, если хочешь победить! Какой римский император велел начертать на знамени «Сим победишь!»? Так напишем на нашем знамени такой знак, с которым можно победить!

Силинь откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Он тяжело дышал. Наступила тишина. Нельзя сказать, что на слушателей эта речь не произвела впечатления. Она взволновала их. Особенно Вилиса. Лейнасар был не так чувствителен. Но и он понял, что за этим пространным вступлением следует ожидать чего-то серьезного.

Силинь перевел дух, и на лице его опять появилась кривая улыбка. Он налил в стакан воды и жадно выпил, затем повернулся к слушателям:

— Итак, будем бороться?

— Будем, — несмело ответил Вилис.

— Вот это разговор настоящего латыша!

— Но как? — спросил Лейнасар.

Длительное молчание.

— Вы немедленно должны отправиться в Латвию.

Они ждали чего угодно. Даже того, что им дадут оружие и зачислят в какой-нибудь интернациональный отряд. Но только не того, что сказал теперь Силинь.

— Вдвоем?

— Да, вдвоем.

Стулья под Ансисом и Вилисом заскрипели.

— И что там делать? — спросил Лейнасар.

— Почти ничего.

— А все же?

— Вы должны будете выяснить, почему нарушена регулярная радиосвязь между Латвией и Швецией. И, если потребуется, устранить помехи и восстановить ее. На это могут уйти недельки две. Потом за вами пришлют моторную лодку, и вы спокойно вернетесь в Швецию.

— Мы сразу должны дать ответ?

— Нет, завтра утром.

Опять длительное молчание.

— Хотите знать, что вам за это дадут?

— Хотя бы приблизительно.

— Прежде всего вам дадут деньги на сборы и поездку; когда вернетесь, сможете жить в Стокгольме, вас устроят на работу. Опять получите деньги.

— Сколько?

— Это еще трудно сказать, но вы сами понимаете, за такие вещи хорошо платят.

— А если мы откажемся ехать?

— Тогда я не даю за вас и пяти эре.

Разговор был закончен, и Силинь опять повел себя по-дружески:

— Так, ребята, я надеюсь, что мы поймем друг друга. Вот вам записка, по ней вы можете устроиться в пансионе «АБЦ» на Гетенгатан. И вот… — Силинь достал из ящика две пачки банкнот, — для каждого по сто крон. Если все-таки решите не ехать, то завтра вернете их мне.

— Видал, как просто вербуют шпионов? — мрачно сказал Вилис, когда они с Лейнасаром вышли на улицу.

— Да, сравнительно просто, только не понимаю, на что ему понадобилось это длинное вступление.

— Всякий пахарь, прежде чем сеять, готовит землю.

— Разве она еще недостаточно подготовлена Бредаридским болотом?

В пансионе «АБЦ» Лейнасар и Кронкалн еще раз все тщательно взвесили. Полтора месяца тому назад они оставили курземский берег. А теперь надо вернуться. Они ничего не добились. Только у обоих износились туфли, из отставших подошв хищно торчали гвозди. А карман жгла сотня крон.

Они удрали от фронта. Но теперь их посылали на еще более опасный фронт. Значит, как бы ласточка ни вертелась, хвост все равно позади останется; Их прижали к стене. Один только лучик светил им впереди: возможность после возвращения жить и работать в Стокгольме.

— А что, если они не пришлют за нами лодку?

— Найдем лодку сами, как нашли, когда бежали сюда, — решил Лейнасар.

Так они судили и рядили до самого вечера. Сомнения сменялись надеждами. В конце концов все решил желудок. Лейнасар затянул ремень, отсчитал пятьдесят крон и подал их Вилису:

— Иди принеси чего-нибудь поесть и все необходимое для путешествия в ад.

Через час Вилис вернулся, обвешанный свертками. Его сопровождали две девицы.

На другое утро Силинь сразу все понял по воспаленным глазам и охрипшим голосам Ансиса и Вилиса. Он ни о чем не стал их спрашивать. Слегка усмехнувшись, надел шляпу и коротко сказал:

— Пошли!

На доме, в который они вошли, была вывеска на шведском языке. Лейнасар понял, что это учреждение социального обеспечения. В отдельном кабинете их принял сухощавый, высокого роста, безукоризненно одетый и выбритый, причесанный и надушенный господин неопределенного возраста, в очках с белой металлической оправой. Так же безукоризненно, по-джентльменски, он держался и разговаривал. Силинь назвал его доцентом Зандбергом.