Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Во всей этой кутерьме, пусть не так быстро и под меньшей охраной, двигалось гражданское население. Здесь было много фашистских прислужников. Но были и закрытые вагоны, в которых везли схваченных на улицах, в лесах и на большаках ни в чем не повинных людей.

Поток этот катился по железнодорожным путям. Точно такой же поток устремлялся по дорогам. Особенно забиты были главные магистрали. Стихийно возникавшие заторы в страшной спешке жестоко ликвидировались офицерами с пистолетами в руках. В канавах горели сброшенные туда автомашины и повозки. Надо было спешить. Мешок мог скоро затянуться.

Казалось, что совершенно бесполезно двигаться против этого бурлящего потока людей, охваченных паническим страхом; казалось, что он может смыть все на своем пути. И все же цопотские неудачники, Ансис Лейнасар и Вилис Кронкалн, решили двинуться против этого потока и добраться до Вентспилса.

Утром, простившись с хозяйкой, Лейнасар и Вилис отправились в Данциг. Вилиса, протомившегося последние дни в цопотской глуши, ошарашила толчея в Данциге. Друзья решили пока осмотреться и при случае сунуть какому-нибудь железнодорожнику несколько марок, чтобы узнать, как выбраться отсюда подальше на восток. Такого железнодорожника встретить не удалось, но им все же повезло. Вдруг кто-то хлопнул Лейнасара по плечу и воскликнул:

— Эй, старина, ты чего тут околачиваешься?

Лейнасар обернулся и увидел знакомое лицо. Это был сотрудник транспортного отдела рижского «Телефункена» Скайдынь, высокий, худощавый парень в шоферской фуражке. Не дождавшись ответа Лейнасара, Скайдынь торопливо продолжал:

— Ты тоже привез что-нибудь фрицам?

— Пришлось везти…

— Да, лучшее утащили. Обирать они мастера. Говорят, что рабочие в некоторые ящики песку натолкали, а мне-то что. Мое дело маленькое — сдал по документам, и все.

— Если немцы хватятся, спрашивать не станут — маленькое или большое. Патронов им не жалко, — вставил Вилис.

— Канители с этим много. Теперь по свету болтаться удовольствие маленькое, но все же лучше, чем винтовку тащить. Ты уже сдал?

— Да… мы уже сдали.

— Махнете назад?

— Не оставаться же нам тут. Только не знаю, как это лучше сделать…

Скайдынь посетовал, что ему, наверно, придется остаться до вечера. Про обратный путь ему было все известно. Надо двигаться на Кенигсберг, затем на Клайпеду. Билеты еще продают, но на расстояние не больше пятидесяти километров, и в каждом случае — только с разрешения коменданта.

Как раз это и хотел узнать Лейнасар, и он поспешил избавиться от старого знакомого.

Комендант станции, заросший щетиной, с воспаленными от бессонницы глазами, в помятом мундире, небрежно выслушал Лейнасара: они, сотрудники «Телефункена», сопровождали до Данцига заводское оборудование, теперь им надо отправиться назад, чтобы вывезти еще кое-что из районов, находящихся под угрозой. Комендант взглянул на их документы с печатями СС и швырнул на стол две заранее приготовленные записки. Вилис и Лейнасар битых четыре часа простояли у билетной кассы, где их обслужила удивленная немка — в сторону Кенигсберга, видимо, билеты покупались редко.

Всю дорогу, почти до самой Клайпеды, они ехали в полупустых вагонах поездов, шедших без всякого расписания. Движение на железной дороге регулировалось станционными комендантами по особым распоряжениям. Среди пассажиров были железнодорожники, редкие штатские и небольшие группки военных. На некоторых станциях приходилось простаивать целый день. Лейнасар с Вилисом держались в стороне от остальных пассажиров, не вступая ни с кем в разговоры. Разрешение данцигского коменданта, а также разрешения комендантов других станций открывали медленный и нудный путь.

Лейнасар и Вилис почти не разговаривали между собой. И на станциях, из вагонов, в которых они томились на запасных путях, и в дороге они видели бесконечные вереницы составов, мчавшихся в сторону Германии.

Поздно вечером они въехали в Кенигсберг. Только что тут кончился очередной налет советской авиации, горели целые кварталы. Вокзал был полон немцев, все они носились как безумные. Только какой-то толстый старик, в утренних туфлях и с откормленной таксой на руках, неподвижно стоял на месте и читал молитву. Комендант вокзала метался в панике вместе со всеми. Несколько раз он пропадал в толпе, никого не слушая. Наконец Лейнасар начал бегать рысцой за ним и, беспрерывно повторяя «Телефункен», «Телефункен», в конце концов добился того, что комендант все же выслушал его и выдал разрешение на дальнейший проезд.

Ища поезд на Клайпеду, Вилис и Лейнасар почувствовали себя плохо. Усилившийся ветер обдавал территорию станции жаром горящих кварталов. Наконец Лейнасар и Кронкалн нашли то, чего искали. Они сели в совершенно пустой вагон. Его освещал лишь свет едва заметной синей лампочки в углу и отблеск горящего города. Когда поезд тронулся, полил дождь. В окно застучали тяжелые капли. Поезд удалялся от горящего города, погружаясь в полный мрак. Лейнасар растянулся на скамейке и закрыл лицо шапкой. Вилис продолжал бодрствовать, его опять охватило чувство полного одиночества и покинутости, которое преследовало со дня возвращения из Швеции.

Однообразный перестук колес сливался с тишиной, словно растворяясь в ней. По крайней мере, так казалось Вилису. Он прижался лицом к окну вагона, пытаясь что-то разглядеть. Но ничего не видел, кроме дождя и скользящих мимо теней. Некоторые паровозы шли совсем без огней. Тогда пробегала лишь длинная черная тень. Какое-то время они, видимо, ехали вдоль лиственного леса, ибо вместе с дождем и ветром об окно вагона ударилось несколько покоробившихся листьев. В ночном мраке они тоже были черные.

Но они непременно желтые, они должны быть желтыми, ведь теперь осень. Поэты много пишут о падающих листьях, рисуя образ потерянных мечтаний и надежд. Весной, когда Вилис покидал Ригу, цвели яблони. Ни о чем таком необыкновенном он не мечтал, но все-таки все было не так, как теперь. Цвели ведь яблони. А теперь в окно стучали только дождь и ветер… И еще бились в стекло опавшие листья. Очень странная была тогда весна, но разве эта осень не более странная? Разве она отмечена только несбывшимися мечтами? Для очень, очень многих эта осень станет цветущей весной, принесет им новую жизнь. Но почему для него, для Вилиса Кронкална, эта осень только осень и больше ничто? Вилис Кронкалн, почему это так? Почему? Потому, что ты не знаешь своего места в жизни.

Есть люди, которые знают свое место в жизни, знают и тогда, когда дождь и ветер стучат в окно. Они никогда не бывают одиноки. А ты не знал своего места и тогда, когда цвели яблони. Лейнасар спокойно спит. Ему не мешают стучащие в окно вагона дождь, ветер и опавшие листья. Знает ли он свое место в жизни? Кажется, знает. Но только потому, что он боится думать. Если думает, то только в одном направлении. Ладно, пускай я, Вилис Кронкалн, стал осенним листом, который ветер швыряет как хочет. А он, Ансис Лейнасар, разве на осенний лист? Он думает, что нет, но он точно такой же лист. Точно такой! Все, все отщепенцы становятся осенними листьями. Осенью дерево скидывает ненужное. Может быть, точно так же жизнь скинет и Ансиса Лейнасара, и Вилиса Кронкална.