Михаил Никулин - Повести наших дней

— Мил человек, отними ты у своего дружка валенки! Он их снял с плетня!.. Что-то будто толкнуло меня! Дескать, Фиёна, оглянись! Я оглянулась и глазам не поверила: он, обиженный богом, глухой и немой, снимает с плетня валенки… Снял и понес! Он же не знал, не слыхал, чем они мне дороги! Разобъясни ему, если можешь!

Огрызков резко приказал Бобину:

— Отдай. — И побледнел. — Отдай. — И еще сильнее побледнел.

Блудливая улыбка забегала в выпуклых глазах Бобина. Он швырнул в сторону валенки и сказал:

— Из-за такой мелочи стали кричать: «Караул! Спасите!»

И замолчал.

Молчал и Огрызков. С его окаменевшего лица все еще не сходила бледность.

Фиёна подобрала валенки и тихо сказала Огрызкову:

— Вон он какой, твой глухой и немой!..

И она с валенками под мышкой быстро-быстро побежала к дому. Бежала и опасливо оглядывалась на тех двоих, кто так грубо обманул ее душевную доверчивость.

Тот, кто мог бы теперь понаблюдать за ними, удивляясь, сказал бы: «Чудаки, под ногами у них хорошо проторенная широкая дорожка, а они идут по ней как два волка: нога в ногу, и дистанцию строго соблюдают… Видать, обо всем уже переговорили и ни к чему у них нет общего интереса».

На первом же привале, на солнышке, подкрепившись Фиёниными пирожками, Бобин заснул.

Тихо было кругом. Шептались листья клена, уже прихваченные желтизной. Когда в их шорох стал врываться храп Бобина, похожий на стук колес на неровной дороге, Огрызков подальше отполз от него и скоро заснул.

Тит Ефимович не мог дать себе отчета, насколько продолжительным или коротким был его сон. Он мог поручиться только за то, что спал как убитый. К яви его вернули настойчивые толчки в бок. Открыв глаза, он увидел на корточки опустившегося перед ним военного человека с петлицами старшины. Бросилось Огрызкову, что бритое лицо сероглазого старшины выражало устойчивую твердость, когда он спрашивал:

— Кто вы? Откуда и куда идете?

Устойчивым и твердым оно оставалось и тогда, когда он разглядывал документы Огрызкова.

— А тот — с тобой? — указал старшина на спавшего Бобина.

Огрызков повел плечами так, что его можно было понять совсем по-разному…

— В одном деле помочь надо. Троих я подобрал, и вас вот двое…

— Помочь так помочь. — И Огрызков проворно встал.

— Буди его, и пойдем.

Огрызков разбудил Бобина, и они пошли… Шли высокими кустарниками. Старшина, локтями раздвигая ветки, шагал широко и твердо. Огрызкову надо было делать усилия, чтобы не отставать. В спешке оба забыли о Бобине или были уверены, что он, приотстав, тянется за ними.

На круглой поляне старшина остановился и не без удивления спросил Огрызкова:

— Как будто по списку одного не хватает?

Огрызков промолчал.

Старшина достал из бокового кармана френча часы. Глядел на них и прислушивался к окружающему. В кустарниках — ни единого шороха, ни тихого треска. Безмолвие этих секунд нарушала только серенькая птаха. Она кружила над полянкой и над головами старшины и Огрызкова и все высвистывала: «Чьи-и-вы? Чьи-и-вы?»

Старшина вздохнул и то ли птичке, то ли самому себе сказал:

— Сами знаем, чьи мы. — И сейчас же придирчиво спросил Огрызкова: — Ты тоже убежишь?

— Ни за что не убегу, — улыбнулся Огрызков.

— Это почему же?

— Хотя бы потому, что хочу хоть малым помочь армии. У нес сейчас самые горячие, самые неотложные дела.

— А почему же тот так не рассудил?

— Да потому, что гад — он и есть гад…

Загорелое, чисто выбритое лицо старшины помрачнело:

— Не пойму, почему гада выбрал себе в попутчики?.. Ну да об этом после. Пошли.

Вышли на проселок. С боков его обступали кусты. От постороннего глаза они скрыли бы всякого, кто решил тут пройти или проехать. Проселок был заброшенным: застаревшие колеи стали мелкими и поросли после летних дождей зеленым, низкорослым пыреем.

Вильнув влево, проселок неожиданно уткнулся в узкий, с глинистыми берегами овражек глубиной по пояс человеку. Его-то и забрасывали трое в гражданской одежде и один молоденький военный — ефрейтор.

Ни слова не говоря, старшина, взглянув на Огрызкова, указал на свободные лопаты, лежавшие в сторонке.

Огрызков, не раздумывая, кинул свою сумку под куст, взял лопату и стал делать то, что делали другие. Поручение старшины пришлось ему по душе. Только такое дело могло согреть его тоскующую душу. Только оно могло вселить уверенность, что ты занят сейчас единственно нужным делом.

Лопата охотно подчинялась ноге Огрызкова, уверенно наступавшей на нее. Подчинялась она и рукам его, умело бросавшим комья земли туда, где им положено упасть. Светлое настроение Огрызкова заметно было не только в трудовых движениях, оно отражалось и на его зарумянившихся щеках.

Старшина распорядился:

— Теперь положите слой камней.

Камни горкой лежали тут же. Их брали и укладывали сверху рыхлой земли, а затем начинали утрамбовывать тяжелыми деревянными молотами. Молотов было только два. Уставшие передавали их из рук в руки со словами:

— Теперь потрудись ты… А я немного отдохну…

Старшина не мог не заметить, что Огрызков не спешил передавать молот другому:

— Ничего… Я еще потружусь минуту-другую.

— Давай-давай, — говорил весело ефрейтор. — А то вон лоб у тебя уже блестит от пота.

— Так это ж только первый пот, а настоящий труженик должен работать до третьего…

Ефрейтор обратился к старшине:

— Товарищ старшина, где вы нашли такого труженика? Он и других заражает — заставляет работать веселей!

— Надо уметь искать, — отшутился старшина.

Овражек был почти уже забросан, когда высоко в небе послышался слитный, едва слышный, зудящий звук, похожий на то, как будто над головами закружил добрый десяток оводов.

Работа остановилась. Все прислушались. Звук делался плотнее.

Старшина сказал:

— Если бы с нами были лошади, они бы замахали хвостами и скорей наутек.

— А если бы телята тут были, они б хвосты кверху и — айда куда глаза глядят.

— Телята — эти да!

— Кони — тоже…

И все заулыбались. Все они были людьми хуторскими — деревенскими. Каждому из них легко было представить ту или иную картину, когда оводы нападали на коров или на лошадей и как животные с бешеной скоростью спешили убежать от их кровавых укусов.

Старшина заметил:

— Гудят уже где-то над поляной. Дорога там проходит. Высматривают, на кого бы сверху метнуть… или застрочить из пулемета. Им все равно в кого. Пойду погляжу, может, кому нужна будет наша помощь?

— Можно мне с вами? — спросил Огрызков.

— Ты тут нужнее…

— Может, там буду еще нужней: в моей сумке есть лекарства, бинты, вата. Умею оказать первую помощь.

Огрызков поспешно захватил лежавшую под кустом сумку, захватил и лопату, не отдавая отчета, зачем она ему, и последовал за старшиной.