Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

— Как в тартарары провалился! — воскликнул Оленин, бросив трубку на рычаг аппарата. Трубка свалилась на стол.

Радий воспользовался моментом, быстро протянул документы на запасные части.

— Кто провалился? — поинтересовался он, укладывая аккуратно трубку. Оленин подписал листки, нехотя пояснил.

Радий усмехнулся:

— Он давно уже находится на подступах к нам. Зеленая «Победа» который день маячит на бугре в пяти километрах отсюда...

— Почему же ты молчал? Может, у него авария?

— Не-ет... — тряхнул чубом Радий. — Аварии нет. Антиантон запух от сна...

— Какой еще Антиантон?

— Так это же прозвище райкомовского шофера. Антон Кириакович страсть не любит, когда ему возражают: обижается. Только его шоферу разрешается критика. Вот его и прозвали Антиантоном.

— Почему ж он стоит на бугре?

— Очень просто: все знают, что наш соседушка «Победа» не выполняет план вывозки удобрений на поля. У них с транспортом похлеще еще, чем у нас... Пока секретарь райкома в колхозе — кое-как чешутся, секретарь за околицу — колхознички каждый за свое. Вот Антон Кириакович и удумал штуковину: сам уедет, куда ему надо, а Антиантона с машиной — на бугор. Зеленую «Победу» далеко видно... Все думают: раз стоит, значит, секретарь близко, чуть что не так жди нагоняй. Так хочешь не хочешь, а трудиться нужно. И трудятся в поте лица. Хитро?

Видавший виды Оленин был так поражен услышанным, что не нашелся, что ответить, и только крякнул. Сообщение Радия сразило его наповал.

Узнав, что Порогина едет в город, с ней увязалось несколько женщин. Каждой нужно кое-что продать, кое- что купить из одежды для детей и для себя на зиму. Поехала с ними и Марина. В городе пробыла несколько дней. Продавать ничего не продавала, ходила по магазинам, глядела, в чем и как одеты женщины. Рассмотрев все хорошенько, решила купить туфли и праздничное платье. Те, что нашила ей в Ручейке портниха мать, стали казаться вышедшими из моды.

Туфли хотя и влезли в копейку, зато нога в них — есть на что посмотреть! Платье из шелестящей серебристой ткани с большим вырезом вокруг шеи — как влитое. Марина долго стояла в примерочной, в три зеркала смотрелась. Уж очередь шуметь стала, а она все разглядывала свое стройное, налитое здоровьем и силой тело. Разглядывала с гордостью и печалью.

Не одна, видимо, женщина испытывает подобную странную двойственность, когда понимает, что красива, что может быть желанной, но нет того, кому хотелось бы нравиться. Тогда и сатанински дорогие туфли, и блещущее элегантное платье представляются ненужной прихотью.

...Обратно возвращались под вечер на попутной. Асфальтированная дорога до поворота, дальше — пешком. Тащили на себе сумки, свертки, мешки. До Вязовки оставалось километра три, когда их нагнала зеленая «Победа». Засигналила, остановилась. Из дверки блеснули очки. Трындов! Марина узнала его мгновенно, отвернулась.

— Вязовские? — крикнул женщинам Трындов.

— Они самые!

Закивали утвердительно, подошли ближе, поздоровались.

— Подвез бы вас, да места на всех не хватит...

— Мы навалом, одна на другую... А Саню на крышу пристройте, потому, места займет много, — шутили женщины.

Толстая Саня отмахнулась, попросила Трындова:

— Хоть бы чувал подвезли, будь он неладен, — руки оборвала!

— И то правда! — согласился Трындов. — Кладите все. До правления довезу, там разберете.

Антиантон открыл багажник, распахнул задние дверцы. Женщины, толкаясь, складывали вещи.

— Марина! А ты чего же? Иди скорее!

Марина не оглянулась. Стояла в отдалении спиной к машине, лицом на запад, где ало пенился закат. Как ни избегала она попадаться на глаза Трындову, и вот, пожалуйста, точно назло!

Отвернулась. Надеялась, пронесет. Не тут-то! Узнал, приближается, растопырив руки. Уклониться невозможно. Десять пар любопытных глаз следят не мигая. Фу-у! Аж муторно делается. «Господи, и откуда он взялся здесь, в степи?»

А Трындов, как увидел знакомую золотистую зелень вокруг зрачков, припухший неяркий рот, девичий румянец на щеках, так и расцвел весь. Стекла его очков вспыхнули восторгом. Марина по-прежнему продолжала звучать «лебединой песней» в его истомленном долгим безлюбием сердце. Встретив ее нежданно-негаданно на дороге, он захлебнулся от радости. Промолвил придушенно:

— Марина, здравствуйте... Неужели это вы, Марина?

Женщине не нужно говорить о любви: она чует ее за тридевять земель... Марина знала: Трындов ее любит, но любит... запоздало, а потому и бескрыло и трусливо. Какую женщину прельстит такая любовь?

Осталась к ней безразличной и Марина. Мечта о яркой, полной жизни сильно поблекла за последние годы, и не ему, Трыидову, оживить ее. Не таким представлялся Марине человек, которому хотелось бы смотреть и смотреть в глаза. Смотреть всю жизнь. Трындов, как все. И ей все равно, на кого он похож: на Павла Глазкова или на других людей, хорошо знакомых ей и ненужных, как ненужным бывает уже прожитый вчерашний день... Да Трындов и сам это знает, а все же тянется к ней, надеется на что-то.

Марина не ответила на его восторженное приветствие. Ей было досадно, что товарки окликнули ее, а теперь стоят и зыркают пытливо. Глаза ее нетерпеливо сузились, в них блеснули вдруг ледышки, Трындов сообразил, что попал не в кон, болезненно скривился. Затеплившаяся минуту назад надежда мигнула и погасла. Шевельнул лоскутами бровей, повернулся, медленно, ссутулившись, пошел к машине.

Глаза женщин неотступно следовали за ним, словно считали его шаги. О чем разговаривал секретарь с Мариной, издали не было слышно, но чтоб вязовчанкам да не догадаться? Не бывало такого отродясь!

Перемигнувшись хитровато, заговорили вполголоса:

— Видали такое? Он ее в машину приглашает, а она вишь, еще ломается!

— И-и!.. И не говори... Нет бы старую пригласить! Куды-ы! Старуху небось не подвезет, а молодую сам упрашивает... — отозвалась обиженно пожилая тетка Фрося.

— А тебя все завидки берут! Хватит уж, отъездила свое с мужиками... Дай молодым покататься.

— Тьфу на вас!.. — плюнула тетка Фрося.

— Ну, чего вы взъелись на нее? — вступилась за Марину другая с деланным возмущением. — Что плохого, если молодушка понравилась секретарю? Чать, тоже мужчина...

— Ну, Марина — бабочка строгая. Эта никого не подпустит...

— Знаем таких,.. Кольцо обручальное с пальца снимают, когда другому на шею вешаются. А секретарь что? Мужчина еще в соку... Голос-то во какой — хлебный!..

— Что голос! Человек он душевный...

И Трындову:

— Громадное вам спасибо! Уж так вы нас выручаете, так выручаете!

Зеленая «Победа» скрылась в жидкой сирени сумерек. Трындов спешил в Крутую Вязовку.

Выдумка Оленина создать в колхозе большую огородную плантацию пришлась по душе секретарю.