Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

Барометр тоже, хотя и медленно, а все-таки падал. Пахло не грозой, а длительными обложными дождями.

— Циклон проклятый надвигается, не сомневайтесь, — огорчил Оленин Лизу и послал ее по бригадам. Сам остался в правлении.

Вчера ночью звонил председатель соседнего колхоза, сообщил, что вот уже двое суток, как у него находится Трындов. «Что делает? Поднимает, как всегда, дух, подстегивает, ну и «жучит». Сегодня собирается к вам. Так что учти, летчик... Да не забудь, предупреди своевременно других, если узнаешь, к кому он поедет от тебя!»

Оленин поблагодарил внимательного соседа. Не впервые наблюдал он в действии этот своеобразный узун-кулак. Подумал: «Вот уж некстати визит начальства!.. В самый разгар работ...»

Трындов появился к вечеру. Обсудив все дела, вышли на улицу. После ярко освещенного помещения ночь казалась темной и мглистой, запятнанной редкими мутно-желтыми огнями. Было душно, как всегда перед дождем. Вздорным лаем заходились собаки.

Взяв за локоть Оленина, Трындов спросил дружески-доверительно:

— Я слышал, вы гостиницу открыли?

— Куда ж девать ваших инструкторов да уполномоченных? Создаем бытовые условия. Собираемся вскорости селектор и радиолокатор установить для них, чтоб уж все удобства...

— Хе-хе! А что вам стоит? Вы люди богатые... Ну, ладно, ведите ночевать в свой отель. Хвалили — настоящие хоромы!..

— Две комнаты по три койки в доме колхозника Глазкова.

— Глазкова? О-о! Я ведь с хозяйкой, Мариной Ульяновной, давнишний знакомый. Мать ее знаю. А вы все холостяком живете?

— Живу...

— Жену брать не собираетесь?

— Слыхали небось...

— Слыхал... А вообще-то опасно нашему брату без надзора — соблазны! Того и гляди, захомутает соломенного вдовца какая-нибудь бойкая молодайка... Или уже захомутала? — продолжал Трындов шутливым тоном.

— Не выросла еще та молодайка... «Хороших много, а милой нет», как поется в песне, — отшутился и Оленин и безо всякого логического перехода сообщил: — Ну, а что касается ужина, то есть чай, сало да кислое молоко. Так что милости прошу к моему шалашу.

Но Трындов отказался, сославшись на то, что недавно ел, а чаю стакан можно и в гостинице выпить.

— Надеюсь, хозяйка угостит?

— Не думаю...

— Почему?

— Хозяйки там не водится... А хозяин... Почему нет? Конечно, угостит. Рад будет даже...

И Оленин коротко объяснил взаимоотношения супругов Глазковых.

Трындов неожиданно усмехнулся и не ответил ничего.

Проводив и устроив его на ночлег, Оленин двинулся домой. Шагал не спеша. В лицо полынно подувал душный ветришко. Было так тихо, что слышалось, как за стенами сарая сонно жевали коровы. Неподалеку, в обмелевшей Ташумке, заходились обиженно лягушки. «На дождь дерут глотки...» — подумал Оленин.

Проходя мимо дома Радия, он вдруг невольно замедлил шаги. Из открытого окна на улицу падал зеленоватый свет. Над столом виднелись две склоненные головы: вихрастая, лукавоглазая Радия и русая, с модно начесанными полосами Лизы. В руке Радия авторучка. Пишет, сосредоточенно хмуря лоб. Видимо, контрольную работу: скоро студенту-заочнику предстоит защищать дипломный проект. Лиза, подперев ладонью щеку, читает.

«Идиллия...» — вздохнул Оленин с доброй завистью и потянулся к окну, чтоб окликнуть их, пожелать спокойной ночи, но раздумал, отступил. Зачем отвлекать людей? Отступил, но не ушел, продолжал стоять, затаившись в темноте, под чужим окном. Зачем? Что заставляло его подглядывать украдкой за чужим счастьем?

Замолкли вдали собаки, и лягушки угомонились. Еще отчетливей стал слышен неторопливый говор ночи. Смутные голоса неизвестных птиц, трепетный шорох крыльев мотыльков, шелест листьев бурьяна — все это складывалось в неторопливую, распевную речь, и она, нехитрая, брала за душу сильнее, чем настоящая, расписанная по нотам.

Ночной жук гулко ударился о стекло, упал на подоконник, завертелся, зажужжал. Лиза подняла голову, прислушалась к чему-то, встала и растаяла в сумерках комнаты. «Завозился во сне первенец...» — догадался Оленин. Радий оглянулся и тоже исчез вслед за Лизой. Но вскоре они вернулись, и было хорошо видно их просветленные лица. Радий привлек Лизу к себе, погладил неуклюже по голове. Она что-то шепнула, он улыбнулся, и опять оба опустились осторожно на свои места. Радий наморщил лоб. Лиза взялась за книгу. Ночь вокруг по-прежнему вела свой немудрый, берущий за душу разговор.

Существует во взаимоотношениях любящих людей что-то такое необыкновенно доброе и красивое, что выравнивает душу, словно починяет ее.

Это как «здоровая болезнь», переходящая на окружающих. Ома живо всасывается и растворяется. Освежит благодатно сердце чужой радостью — и пропала. А ты после оглянешься на собственную жизнь, и так тебе станет досадно и тошно, словно кто-то над тобой идиотски подшутил. Сколько разной красоты упущено тобой — не счесть! А ведь мог прикоснуться к ней, да проглядел: раз не оценил по достоинству, другой раз посчитал красотой дешевую поделку... Вот и маешься тоской запоздалой.

Запоздалой, но не безнадежной, скорее, тоской ожидания.

Так под чужим окном темной ночью философствовал председатель.

А рано утром его встретил Трындов, хмурый и злой. То ли недоспал, то ли разломило его на непогоду. Антиантон подогнал зеленую «Победу». Поехали в степь.

На стане первой бригады сортировали зерно и грузили на машины. Еще утро, а в воздухе млостно. Люди мокрые от пота, на лицах грязные потеки.

Трофимова на стане не оказалось: умчал куда-то на мотоцикле, может, к комбайнам. Поехали туда. Встретили на полпути. Трофимов, видимо, узнал издали машину секретаря райкома, остановил запыленный мотоцикл, подождал. Антиантон затормозил. Выбрались из машины, поздоровались. Заговорили с ходу о перевозке зерна, о машинах, о нехватке трактористов. Трындов спрашивал, давал указания, а сам все пристальней и пристальней вглядывался в ближнее поле. Протер очки, спросил удивленно:

— Что они там делают?

— Косят и молотят... — ответил Трофимов, не понимая удивления секретаря.

— Неужели вы занимаетесь прямым комбайнированием?

— А почему нет? Хлеб на глазах спеет, комбайнов хватает.

Трындов повернулся к Оленину.

— Что творится, Леонид Петрович? Для ваших бригадиров установки вышестоящих органов — пустая бумажка?

Оленин не ответил. Потер ладонью подбородок, оглянулся: по дороге приближался всадник.

— Может быть, вам неизвестно, для чего введен раздельный способ уборки? — опять спросил Трындов Тро фимова.

— Что ж тут мудреного? — пожал тот плечами. — Установки вышестоящих органов и прочие артикулы мы даже очень уважаем и подчиняемся им. Но часто бывают неувязки...

— Какие неувязки?