Николай Евдокимов - Конец ночи

Прошло несколько дней Арсений не приходил. И хотя Ольга дала себе обещание, что не будет больше встречаться с ним она все же ждала его. Не потому, что тосковала. Она ждала его, чтобы сказать о своем решении, — пусть и ему будет так же тяжело, как ей. Но когда наконец Арсений пришел, Ольга почувствовала облегчение оттого, что он все же явился, что по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами, и ничего не сказала. Как-никак, а этот человек был теперь самым близким для нее.

Они снова часто встречались, снова ходили в кино, в Дом офицеров, бродили по городу.

Пришла весна. На реке скрипел и ухал лед. Пахло оттаявшей землей, ноги вязли в липком снегу. Сугробы, истыканные капелью, осели, почернели. Эти дни Ольга жила в ожидании. Она была уверена, что Арсений сделает ей предложение. Он не мог этого не сделать после того, что произошло между ними. Но Арсений ничего не говорил.

Однажды он осторожно завел разговор об ее отце, и Ольга поняла, что он все знает. Она никогда не рассказывала Арсению об отце. Не потому, что боялась, а потому, что он не спрашивал. Теперь Ольга поняла: он и не спрашивал оттого, что все знал, и знал давно.

Шло время. И с каждым днем Ольга все яснее убеждалась, что Арсений никогда не сделает ей предложения. По-своему он любит ее, но все равно не свяжет своей судьбы с ее судьбой. Любит? Но разве это любовь, если, едва родившись, уже боится преград?

Ольга перестала встречаться с Арсением.

Отец! Все чаще он вторгался в жизнь Ольги. Он мешал ей жить, а иногда зловеще вставал между нею и людьми.

На одни пятерки окончила Ольга институт и подала документы в аспирантуру. Документы приняли, но к экзаменам ее не допустили. Она не попала в аспирантуру, но зато туда поступила Лида Семина, пустенькая девица, проучившаяся все четыре года на одни тройки, приходившая на экзамены обвешанная шпаргалками. У Лиды была чистая, ничем не запятнанная анкета.

И наступило время, когда Ольга стала ненавидеть отца. Что он сделал такое? Зачем? Чего он хотел? Он убил мать, по рукам и ногам связал жизнь дочери. К чему же стремился он, чего ему не хватало? Но если он виноват, то она — Ольга — честна перед людьми. Отчего же так трудно ей жить?..

При распределении на работу Ольга получила назначение в родной город. Она не была здесь два года. Комнату ее заняли соседи и не хотели освобождать. Ольга сначала решила обратиться в суд, но потом передумала и сняла угол недалеко от школы.

Могилу Анны Сергеевны она разыскала с трудом. Размытый дождями холмик почти сравнялся с землей, порос высокой травой. Ольга выполола траву, посадила цветы.

В эти дни Ольга познакомилась с Иваном Ивановичем, стариком почтальоном, приносившим в школу газеты и письма. Она не помнила его, но он, оказывается, хорошо знал ее отца. Судьба свела их на фронте, где Иван Иванович служил в обозе гвардейского полка, которым командовал отец Ольги — майор Терехов. Ольга привязалась и к Ивану Ивановичу, и к его жене Марии Никитичне, такой же, как и он, ласковой, доброй. Она полюбила их уютный дом на окраине города, неторопливую жизнь одиноких стариков.

Часто Ольга оставалась у них ночевать. А утром любила босиком выбежать в маленький сад, еще мокрый от росы, медленно ходить между деревьями. Она наслаждалась тишиной, покоем, утренней свежестью и бодрящим холодком, покалывающим ноги. За нею тихо брел ласковый пес Шайтан.

Особенно хорошо было в саду после ночного дождя. Он весь сверкал на солнце, будто драгоценный камень. Сверкали, усыпанные каплями деревья, цветы, кусты смородины. Сверкали, отражая небо, лужи. Ольга разбрызгивала лужи, пригоршнями собирала воду, стекающую с мокрых ветвей, и пила ее, замирая от счастья. Она наклонялась над кустом смородины и смотрела, как дрожали и блестели на листьях крупные, величиной с горошину, капли. Были они разных цветов — одна розовая, как лепесток яблони, другая голубая, как небо, а третья прозрачная, будто воздух. Ольга дотрагивалась до ветки. Капли сыпались вниз с мягким, нежным звоном и разбивались на нижних листьях в мелкие сверкающие брызги. Здесь, в саду, как и в классе, где смотрели на нее десятки чистых детских глаз, Ольга не чувствовала себя одинокой.

Как-то зимним вечером Ольга навестила больную Марию Никитичну и, когда та заснула, присела возле печи, стала читать книгу. За окном выл ветер, голубовато светила луна. Возле печи лежал Шайтан, смотрел на Ольгу умными глазами. Иван Иванович еще не пришел с работы — на столе, прикрытый подушкой, ждал его ужин. Наконец Ольга услышала, как он вошел в сени, стал шумно обивать веником с валенок снег.

— Я знал — ты у нас. Письмо тебе принес, — открыв дверь, почти крикнул он. Ольга, улыбаясь, показала глазами на занавеску, за которой спала Мария Никитична, прижала к губам палец. Старик испуганно сжался, осторожно подошел к Ольге и положил на колени письмо.

Тихо, стараясь не греметь посудой, Иван Иванович ужинал, а Ольга, держа в руке конверт, задумчиво смотрела в печку.

Письмо было от Веры Сазоновой, от той самой Веры, благодаря которой Ольга познакомилась с Арсением. Вера работала теперь учительницей где-то в таежной глуши. Ольга помнила, как не хотела Вера ехать туда, а вот теперь она с восторгом расписывала свою жизнь и звала к себе Ольгу. Письмо было веселое, жизнерадостное, но у Ольги оно вызвало только грусть. Ей и хотелось бы поехать к Вере, но Ольга знала, что не найдет в себе для этого решимости. Отчего она стала безвольной, равнодушной, усталой, как старая старуха, старее Марии Никитичны, старее Ивана Ивановича? А ведь в школе она была, наверно, самой озорной, самой неуемной из всех девчонок. Была…

Ольге стало грустно. Грустно оттого, что идут годы, что так несчастливо сложилась ее судьба, что разучилась она жить, как живут все люди.

Иван Иванович, видимо, понял ее состояние. Он подсел к ней. Уткнувшись в его форменный, пахнущий потом китель, Ольга всхлипнула. Так долго она переживала все одна, так долго мучилась сомнениями, одиночеством, что не выдержала сейчас и рассказала Ивану Ивановичу, как жила эти долгие годы. Рассказала и сразу испугалась, зачем это сделала.

В печке треснуло полено, вспыхнуло ярким пламенем и осветило грустное лицо Ивана Ивановича. Он поднял выскочивший на пол уголек, покатал его на ладони и бросил в огонь.

— Я старый человек, девушка, — сказал он, — у нас с Никитишной всего было вдоволь — горя и радости. Всего досыта. А плохое не хочу вспоминать… Добра в жизни больше, чем зла. Но я тихий, сам знаю, робею перед злым человеком. Не смотри на меня так: я старый, мне не стыдно. А у Леонида Трофимовича — отважная душа. Он партиец, прямой, что говорит, то и думает. Суровости у него много, но душа справедливая. Тяжело, девушка, ходить по земле таким людям — и самому жить неспокойно и у других совесть теребить. Сколько же неприятелей у него, если он жизнь решил положить, чтобы бороться против зла. Вот и отняли у тебя отца…