Семен Гехт - Пароход идет в Яффу и обратно

— Эй, Хайка! Глаза-то черные, черные! Замуж меня не пойдешь?

— А венчаться где будем? — отвечала девушка. — В крематории?

Старик плевался, отходил.

— Товарись, — спросил китайца один из орочей. — Консервы палатка есть? Конфета есть? Макарова есть?

— Китаёза, — пристал к сапожнику старичок, — ты зачем с нами войну затеял? Дорогу хочешь забрать?! Хабаровск хочешь? Ты газету читал?

— Зачем мне твоя дорога, — обиделся китаец. — Я сапожник, здешний человек.

— А войну зачем затеял?

— Дурной человек, — сердито сказал китаец.

В это время показался агент. Он ел на ходу хлеб, спешил.

— Все есть, — произнес он, поздоровавшись с охотниками: — И консервы, и сахар, и макароны, и сапоги — все есть.

Старичок продолжал приставать к китайцу:

— Ты думаешь, русский человек совсем ослаб? Голыми руками хочешь его взять?

— Дурной человек, — ответил китаец.

— Ты зачем пристаешь к нацмену? — сурово спросил агент.

— А войну-то они для чего с нами затеяли?

Агент посмотрел на него с сожалением.

— Ты меня прости, — сказал он, — но я тебе, дедушка, вот что должен сказать: хоть ты старик, а идиот. Голова седая, а понятие как у младенца. Разве он с тобой войну затеял? Это китайские генералы затеяли и мандарины ихние.

— Умный человек, — весело произнес китаец. — Один человек живет умный, другой человек живет дурной…

Агент открыл лавку, стал принимать шкурки, развешивать товары.

— У вас каждый человек говорит как политик, — сказал мистер Броун, наблюдавший со мной сцену у палатки. — Алло, Канторович!

— Алло!

Он проскакал мимо. Техник Канторович спрятал в кармане конспект напутственной речи. Двадцать пять юношей кончили в Худинове трехмесячные плотничьи курсы. Сегодня выпуск. Вечером они поедут в Амурзет. Там строят дома и амбары. Они посылают Робинсону телеграммы, тревожат: «Шлите скорей плотников».

На шоссе заработал экскаватор. Черпак, отдуваясь, вгрызался на полтора метра в землю. Человек в кабине включал и выключал мотор.

— Алло, Фейгельман!

— Алло! — ответил из кабины человек.

Мы остановились с Брауном у кузницы. Два пожилых еврея ковали шину на колесо. Один раздувал горн, другой ударял молотом по раскаленному кругу. Летели искры.

— Американцы, — сказал один кузнец другому. — Доброе утро, американцы.

— Доброе утро.

— Раз вы американцы, — произнес раздувавший горн, — значит, вы окончили гимназию? Правильно я говорю?

— Правильно.

— Раз вы кончили гимназию, — продолжал кузнец, — то скажите мне, что мы здесь куем?

— Шину.

— Американец, — снова спросил тот, что раздувал горн, — у вас большая семья?

— Жена и ребенок.

— А у меня десять ртов. И большая квартира, смею вас спросить?

— Десять комнат.

— А у меня две, и в одной еще нет стекол. Но я скажу, что не завидую вам. А почему?

Мы молчали.

— А потому, что я здесь кую свое еврейское счастье. Правильно?

— Правильно.

— А скажите, — продолжал кузнец, — у вас много денег в банке на текущем счету?

— Я небогатый, — ответил Броун.

— Все-таки?

— Ну, тысяча долларов.

— А у меня, — воскликнул кузнец, — дыра от бублика и копоть от свечки. Но скажу, что не завидую вам. А почему?

— Потому что вы куете свое еврейское счастье, — быстро ответил мистер Броун.

— Правильно, — сказал кузнец.

Нам было весело глядеть на обоих кузнецов, и мы сели с Броуном вблизи кузницы, на груду белых мраморных плит. Мы знали, что мрамор — здешний, он добывается в Лондоко. Вернее, его можно добывать, так как никто его никогда не брал. Управление Уссурийской дороги как-то решило выстроить новое здание для станции Тихонькой. Железная дорога привезла несколько грузовиков белого с розовыми жилками мрамора и забыла о нем. Здание строили из дерева и фундамент клали кирпичный, а мрамор лежал всеми забытый.

— Американец, — крикнули из кузницы, — вы знаете, на чем вы сидите? Вы сидите на нашем биробиджанском мраморе. У нас есть все. Хотите уголь — пожалуйста! Хотите железо — пожалуйста! Хотите розовый туф — пожалуйста! Хотите золото…

— Он преувеличивает, как всякий патриот, — сказал мистер Броун.

Сидя на мраморных плитах, мы увидели следующую сцену. Пожилой еврей в местечковом одеянии подошел к станице. Он приехал сюда недавно. Это было видно по всему: и по его костюму, и по его робкой походке. Он очутился у поскотины. Чтобы войти в село, ему надо было повернуть вертушку. Но в нее уперлась пегой мордой корова. Местечковый житель остановился. Он, видимо, боялся коровы и захотел отступить, но заметил нас и сразу сделал вид, что ему вовсе не нужно в село.

— Я же совсем забыл, — сказал он вслух, — мне же нужно на станцию.

Кроме нас, его робость заметил босой еврейский мальчуган из парикмахерской. Он со смехом отогнал корову. Тогда местечковый житель произнес:

— Э, успею на станцию.

Затем он прошел в село.

— Плохой земледелец, — сказал, улыбаясь, мистер Броун, — но Робинсон мне уже показывал таких в Худинове. Они довольно быстро осваиваются с новым образом жизни. Наш кузнец тогда докует свое счастье, когда последний житель последнего местечка перестанет бояться коров и лошадей, и земли, и гор, и рек, и вообще живой природы. По совести говоря, — произнес вдруг Броун, — мне очень хочется спать.

На станции стоял вагон. Здесь жила американская экспедиция, возглавляемая президентом университета в штате Юта Вильямом Гаррисом. Броун показал на вагон.

— Меня туда не пустят. Все спят. Мистер Гаррис не любит, когда его будят раньше времени. У нас еще есть полтора часа. Давайте послушаем, что стало с нашим художником из Тель-Авива.

Было хорошо сидеть на мраморных плитах. Рядом с нами шумела Бира. Мычал и блеял скот. Шли евреи. Проносились еврейские всадники. Посматривая на нас, стучали кузнецы. Оглядываясь и здороваясь с прохожими, Броун слушал мой рассказ о Гордоне и о посещении им губернаторского дома.

На Масличной горе, там, где кончается скорбный путь — Via Dolorosa, ведущий от ворот Св. Стефана мимо мечети Омара и множества греческих, русских и франко-итальянских храмов к гробу Христа, находится дворец-замок. Он принадлежал раньше императору Вильгельму Второму. Сейчас здесь проживает со своей свитой иерусалимский губернатор генерал Сторрс. Резиденция властителя Святой земли охраняется индусами-сикхами.

У генерала Сторрса был званый вечер, на котором, среди других гостей, были известные всем трем палестинским областям лица: представитель папы епископ Брассалина, лидер мусульманско-христианской партии и владелец нескольких миллионов денумов земли Муса-Казим-паша-эль-Хуссейн и управляющий из Палестинского банка Иона Апис. В числе гостей Гордон встретил много чиновников из миссий с их женами, актеров Яффского театра и офицеров из свиты губернатора. Когда садились за стол, он занял место рядом с Аписом. Тот не отпускал его от себя весь вечер. Он держал в левой руке миниатюру, сделанную Гордоном.