Семен Гехт - Пароход идет в Яффу и обратно

— Как только ужин подойдет к концу, — шепнул Гордону Апис, — мы приблизимся с вами к генералу. Я подарю ему миниатюру от вашего имени. Не говорите ничего: генерал все равно не поймет вашего ломаного языка. Было бы очень хорошо, если бы в то время, когда я буду преподносить миниатюру, вы стояли бы рядом, чуть склонив голову, а когда генерал начнет благодарить, приложили бы к сердцу правую руку…

— Не буду, — сказал вслух Гордон.

Апис испугался.

— Ну, не надо, не надо, — зашептал он, беспокойно оглядываясь, — художники всегда капризны… Все будет хорошо… превосходно… Я вам налью вина.

— Спасибо, — ответил Гордон.

— Вы, конечно, любите кармель?

— Да.

— Я тоже, — весело болтал Апис.

Он был взволнован, чуть беспокоен. Идя сюда и сидя за столом, глотая вино и поедая фрукты, он все время думал о разговоре с губернатором. Иона Апис не ждал от разговора никаких выгод. Ему хотелось одного: чтобы в те минуты, когда он будет беседовать с генералом, на них устремились бы глаза всех гостей. Его тщеславие терпело урон от того, что хотя он не раз говорил с губернатором, но, так как все беседы были деловыми и происходили в канцелярии Сторрса, никто никогда не видел их беседующими.

Когда садились за стол, Гордон заметил напротив, в пяти шагах от себя, Анну Бензен. Он не побледнел, не изумился, не покраснел и был этим очень доволен. И за одну короткую минуту, пока сошлись и разошлись их глаза, он заметил, что Анна побледнела и изумилась. Он был доволен. Война была объявлена с наибольшим эффектом. Но тут кончилась правда, началась игра.

Мать сидела рядом с Анной. Толстый офицер устроился посередине. Он завладел рюмками и тарелками обеих дам, разливал, накладывал, все время подносил вазы, блюда, солонку. Дочь принимала услуги равнодушно, мать благодарила, рассыпала улыбки.

Гордон не заметил, какое на Анне платье. Кажется, белое. Но в глаза бросились оголенные плечи, много драгоценностей. Длинные серьги в ушах, зеленое, — видно, очень дорогое, — ожерелье, золотой браслет.

— Уже подают второе блюдо, — шепнул Апис.

«Эти вещицы пахнут большим, чем семь фунтов», — подумал Гордон.

Он хотел оглянуться, разглядеть ее получше, но игра продолжалась. Он углубился в еду.

Ужин близился к концу. Апис шепнул:

— Как только я встану, следуйте за мной.

Затем он поднялся, отодвинул стул, шагнул к генералу. Гордон пошел за ним.

— Господин генерал, — сказал Апис, — молодой художник счастлив, что вы похвалили его скромную работу. Он просил меня передать вам эту маленькую вещицу…

Генерал улыбнулся Гордону. Он поздоровался с ним, не подав руки, но так, что в этом не было оскорбления.

— Я также счастлив, генерал… — продолжал Апис.

Губернатор взял из его рук миниатюру.

— Благодарю вас, — сказал он, — но вещь так искусна, что я в ней ничего не могу разглядеть. Принесите лупу.

Гости, следившие за генералом, видели, как тот преодолевает препятствие за препятствием.

— Превосходно, — сказал он. — Я не в силах обозреть всего, что вмещает в себе этот наперсток. Вот я вижу поле… речку… виноградные кусты. Стада, пастухи, мост… Отлично сделано.

Генерал встал.

— У вас большой талант, — произнес он и подал Гордону руку. — Я рад вас поздравить. Я поздравляю вас, господин Апис, с таким воспитанником.

«Наврал», — подумал Гордон и пожал генералу руку.

Он заметил Анну. Она смотрела на него, не сводя глаз. Это были глаза бессильной ненависти. Гордон был доволен.

Сувенир пошел по рукам. Каждый находил особые прелести в резной коробочке. Женщины мгновенно переводили глаза с сувенира на художника. Гордон впервые — после детских лет — почувствовал себя предметом любования.

Сувенир перешел к епископу Брассалине. Вращая его, как кольцо, он изучал его со всех сторон. Все удивленно смотрели, как он ловит какие-то ускользающие от него тени и не находит.

— Мне хочется посмотреть, нет ли тут какого-либо секрета… — объяснил гостям епископ.

Он рассказал о том, как его друг, папский нунций, посетивший последнего русского императора, сообщил о прелестном подарке, полученном Николаем Вторым от одного старого южнорусского еврея. Подарок являл собой пшеничное зерно, на котором был полностью начертан гимн «Боже, царя храни». Нунций заинтересовался этим евреем и узнал, что есть такие мастера миниатюры, которые ухитряются поместить на маленьком наперстке величественную библейскую картину.

— Особо заинтересовал меня, — рассказал мне папский нунций, — один седой и горбатый писец священных книг из Одессы. Он нарисовал на косточке сливы не один, а три библейских сюжета. Если посмотреть на косточку прямо, то можно было увидать первосвященника Аарона, окруженного евреями. Они умоляют его сделать золотого тельца. Но стоило повернуть изображение влево и взять за основу одну определенную, известную тебе точку, как ты видел новую картину: держа в руках Скрижали Завета, спускается с горы Синайской Моисей. И, наконец, косточку можно было еще рассматривать, повернув вправо. Тогда мы увидели бы горящее возмущением лицо Моисея и разбитые Скрижали…

Закончив рассказ, епископ произнес:

— С той поры я всегда ищу секрета в миниатюрах.

Он передал сувенир соседу и прошел в другую комнату. Много времени спустя Апис убеждал людей, что сразу понял затаенный смысл епископского рассказа. Но в тот вечер он, разумеется, ничего не заметил и слушал слова Брассалины с восхищением.

В соседней комнате актеры Яффского театра читали хором стихи, и итальянский певец пел арию Фигаро. Гордон занял место рядом с двумя чиновниками. Он удивлялся: Апис куда-то исчез. Чиновники громко шептались. Видимо, они не скрывали от него своего разговора. Иногда ему казалось: им хочется, чтобы он слышал их шепот.

— Смотрите, — сказал один другому, — как смотрит на него эта датчанка.

— Понятно, — ответил другой. — Свежий кусочек. Иногда можно заработать и на художнике.

— Вы с ней жили? — спросил первый.

— Как сказать…

— Значит, жили, — произнес первый чиновник. — И во сколько вам это обошлось?

— Месячное жалованье.

— Дорого.

— Слишком холодна, — шепнул второй чиновник.

Аплодисменты.

«Пой мне о том, как блещет море!» — пел итальянский певец.

Вот когда Гордон побледнел! Он забыл свою игру и коварство. Ему захотелось встать, пройтись по комнатам. Но певец пел, и стулья были сдвинуты.

«Море! Оно мое развеет горе».

Аплодисменты.

Гордон встал. Он пошел к бильярдному столу, но столкнулся с Аписом.

— Вы мне срочно нужны, — сказал он. — Идем!

— Куда? — удивился Гордон.

— За мной.

Они очутились на улице. Шофер подкатил машину.

— Я вас могу проводить до вашего дома.